– За стеной… – протянул Сабинин. – А где…

– Я только полчаса назад получил ваше письмо. Елеуспел… Никто еще не знает… эй!

Но Сабинин был уже в прихожей, он грохотал вниз по лестнице,простоволосый, в расстегнутом пиджаке, зажав в руке браунинг. Он не сомневался,что при подобном финале сражения доктор превосходно справится и один…

Опомнившись лишь в парадном, сунул пистолет в карман,кое-как пригладил волосы ладонями. Распахнул высокую входную дверь…

И успел сделать лишь один шаг. Двое молодчиков в серыхкостюмах двинулись ему навстречу с грозным и непреклонным видом. Остановилисьперед ним – крепкие, высокие, бритые, как актеры, с одинаковыми казеннымифизиономиями. Один отвернул лацкан пиджака, и на значке тайной полиции блеснулэмалированный австро-венгерский орел – двуглавый, как и российский.

– Не спешите так, господин Трайков, – сказалвозникший из-за их спин комиссар Мюллер. – Нам о многом нужно поговорить…

Сабинин смотрел не на него, а в сторону соседнего подъезда.

– Подождите! – воскликнул он нетерпеливо. –Вы… давно здесь?

– Достаточно давно, господин Трайков, – сбезукоризненной вежливостью ответил комиссар. – Боюсь, сей факт никак неизменит ваше печальное положение…

Они стояли совсем рядом с аркой ворот – один из серыхкостюмов как раз расположился так, чтобы Сабинин не смог туда броситься, –и слышно было, что громкие приветственные крики уже доносятся откуда-тоиздалека, кортеж императора давным-давно проехал…

– Вы не видели, чтобы из этого подъезда выходила…

– Ваша очаровательная подруга? – охотно подхватилМюллер. – Ну как же, она преспокойно уехала в ожидавшем ее экипаже… Паруминут назад. Давайте лучше поговорим не о ней, она-то меня как раз неинтересует…

– А вот это зря, господин граф, – сказал Сабинин,обмякнув, – упустили, упустили, черт побери, зная ее, легко догадаться,что погоня будет тщетной…

– Что вы сказали?

– Я обратился к вам, как и следует, – сказалСабинин, уже никуда не торопясь и с горечью убедившись, что Козьма Прутков былправ: никому не удастся объять необъятное. – Никакой вы не Мюллер, верно?Вы – граф Герард фон Тарловски, ротмистр гвардейской кавалерии в отставке, внастоящую минуту заведуете рефератом «1 c» тайной полиции империи…

На лице молодого австрийца не отразилось ровным счетомникаких эмоций:

– Любопытно, откуда у вас такая информация?

– От моего начальства, естественно, – сказалСабинин, поклонившись. – Позвольте представиться: штабс-ротмистр БестужевАлексей Воинович, сотрудник Санкт-Петербургского охранного отделенияДепартамента полиции…

…Он смотрел, как ведут к черной арестантской карете всютроицу, но отчего-то не чувствовал себя триумфатором, ничего не чувствовал,кроме тупой, томительной усталости. Белобрысый Николас, казалось, был погруженв глубочайшую прострацию; Джузеппе, дитя знойного юга, наоборот, яростносверкал глазами, даже зубами порой скрежетал, дергая цепь наручников,соединявших его с конвоирами. Пани Янина шагала с высоко поднятой головой, свидом гордо шествующей к эшафоту Марии Стюарт. Бестужеву пришло в голову, чтоон, пожалуй, понял теперь и отведенную этой почтенной даме роль: очень похоже,именно ей предстояло растерянными воплями призвать на помощь полицию исообщить, что ее барин, змей двуличный, только что кинул из окна бомбу вгосударя императора, после чего был тут же пристрелен успевшим скрытьсясообщником, маленьким, хромым и чернобородым, а что касается молодой дамы, тоее и не было вовсе – жила с барином какая-то девка, но не кареглазая итемноволосая, а вовсе даже белокурая и синеглазая… Что-нибудь вроде этого.

– Я сообщил ее приметы агентам, – сказал тихонькоподошедший Тарловски. – На вокзалы будут немедленно отправлены люди, всяполиция начнет искать…

– Боюсь, мы ее не найдем, – сказал Бестужев ссожалением. – Я не знаю, как она выскользнет из сетей – в облике монахини,в мужском платье, в виде беременной сельской бабы, но у меня появилось стойкоепредчувствие, что она ускользнет. При той изощренности и продуманности, с какойони проводили акцию, наверняка еще раньше наметила себе способ и пути бегства,как нельзя лучше учитывающие все возможные полицейские меры… Мне бы ужаснохотелось ошибиться, но… Я успел ее узнать, это сущий дьявол в юбке. Ведьма,Амазонка…

– Господин ротмистр, вы не учитываете опытностиимператорской тайной полиции, – сказал Тарловски, явно не желавший ударитьв грязь лицом перед коллегой из сопредельной державы. – Мы ловилисубъектов и поизворотливее…

– Я и сам чертовски хотел бы ошибиться в своих пророчествах, –сказал Бестужев.

У него было свое, иное мнение о хваленой опытностиавстрийских коллег – как-никак они ухитрились на его глазах блистательнопрошляпить покушение на своего императора, – но в его положении следовалобыть и дипломатом, а потому он вежливо промолчал. Благо Тарловски ужеоткровенно тяготился его обществом, не отводя взгляда от выезжавшей со дворачерной кареты, – графа словно сильным магнитом тянуло немедленно начатьдопросы, очные ставки и прочие следственные действия. Бестужев его прекраснопонимал и потому охотно с ним распрощался. Они с доктором остались одни впустом дворе – из окон, конечно, таращились зеваки, но никто не осмелилсявыходить из дома. Вот в этом хваленая немецкая законопослушность Бестужевуочень нравилась – в России уже непременно набежала бы немаленькая толпа,принялась громогласно обсуждать меж собой все увиденное, под ногами вертеться,а то и сатрапами крыть…

– Вообще-то, вы нарушили массу писаных и неписаныхправил, штабс-ротмистр, – чуть сварливо сказал доктор Багрецов. – Вамследовало поступать согласно заведенному порядку, тогда бы мы с вами и небродили так долго, как слепые в темноте, – друг друга не познаша, как вБиблии написано…

– Милейший Михаил Донатович, – сказал Бестужевпроникновенно. – Поверьте, все так случилось отнюдь не из-за моегосвоеволия. Радченко оказался изменником, да будет вам известно. Если бы я непринял мер предосторожности, меня непременно проявили бы, а там, оченьвозможно, и вас… Да, вот именно. Не беспокойтесь, все в порядке, за нимприехали наши сотрудники, инсценировали совершенную им в магазине карманнуюкражу, вывезли в Россию, где этот мизерабль, смею думать, получит по заслугам…

– Что ж, это меняет дело.

– Я тоже так полагаю, – сказал Бестужев.

Он едва не высказал нечто резкое, чуточку раздраженныйменторским тоном доктора, явно принадлежавшего к тому поколению «старойгвардии», что любило при каждом удобном случае иронизировать над молодымисыщиками: мол, в старые времена и бомбисты были клыкастее, и порох дымнее, итехнических возможностей у розыскных дел мастеров было не в пример меньше…Однако в последний момент он вспомнил, что этот человек четыре года прожил внабитом взрывчаткой доме, способном всякую секунду взлететь на воздух, ипродолжал тем не менее безупречно играть свою нелегкую роль, – и устыдилсясвоей молодой безжалостности, промолчал.