А вечером следующего дня у меня состоялся самый трудныйразговор с матерью.

Еще осенью, когда я начал кашлять, она впервые как-тоизучающе посмотрела на меня и спросила:

— Ты давно был у врача? Он поставил какой-то диагноз?

На что я ответил:

— Надо сходить на рентген.

— Ты же был на рентгене месяц назад. Разве не вредно такчасто облучаться?

— Кажется, ты путаешь, — сказал я, пряча глаза, — это былогораздо раньше.

— Может быть, — сказала моя мудрая мать, — может быть, ядействительно путаю.

Больше на эту тему мы не говорили. Еще через месяц, когда яначал кашлять уже очень сильно, мать вышла из спальни, где они спали вместе сдевочкой — в нашей маленькой квартирке я спал в столовой, на диване, — исказала мне, садясь рядом:

— Эдгар, давай наконец поговорим откровенно.

— Да, конечно. — Я решил, что она начнет расспрашивать меняо лекарствах, которые я прячу в стенном шкафу у дверей.

— Как у тебя дела? — начала мама.

— Все нормально. Ты ведь знаешь, сейчас всем трудно. Но мнетвердо обещали найти неплохую работу.

— Да я не о работе. Как ты себя чувствуешь? — спросила онанапрямик, и я напрягся, ожидая следующего вопроса.

— Врачи говорят, что у меня хронический бронхит. — Ястарался говорить так, чтобы она поверила. Она всегда легко распознавала, когдая вру. Я умолк, и она молчала. Долго молчала. А потом вздохнула и неожиданносказала:

— Меня беспокоит Илзе.

— Что? — Я поднял голову. — Что ты сказала?

— Меня беспокоит Илзе, — повторила мама. Только этого нехватало. Я поднялся и сел рядом с ней.

— Что случилось?

— Она ведь уже не ребенок, — сказала мама, — ей ужечетырнадцать.

Кажется, у нее появился Друг.

— Господи, — сказал я улыбаясь, — только этого не хватало.

— Перестань улыбаться, — покачала головой мать, — я говорюсерьезно, Эдгар.

— Я понимаю. Но, видишь ли, я считаю, что не стоитвмешиваться в дела детей. Тем более таких уже взрослых, как наша Илзе. А что,ты полагаешь, я должен сделать? Поговорить с ней? Или с ним? Ты можешьпредставить меня в роли отца-ментора?

— Я не об этом. У Илзе появился друг, — продолжала моя мать,— а она не хочет с ним встречаться.

— Значит, он не настоящий друг, — пожал я плечами, собираясьложиться спать. — Она все время думает о тебе, — вдруг сказала мать, — онанашла твои лекарства в стенном шкафу. Ее парень — студент медицинскогоинститута. Ему девятнадцать, а ей четырнадцать. И он рассказал ей, для чегонужны эти лекарства. От какой болезни они помогают. Ты меня понимаешь? Теперьона не хочет с ним встречаться. Все время плачет.

Черт возьми! Только этого не хватало. Я ошеломленнопосмотрел на мать.

Она не сказала мне ни слова про мою болезнь. Она вообще меняни о чем не спрашивала. Она говорила только про Илзе, но сумела сказать все,что нужно. Я понял, что она давно все знала. Знала и молчала. Как это былопохоже на мою мать. Она молча страдала, не решаясь заговорить со мной на этутему.

— Что мне теперь делать? — спросил я, глядя матери в глаза.

— Поговори с Илзе. Объясни, что ты принимаешь лекарство дляпрофилактики. И скажи, чтобы она не злилась на своего парня.

— Да, конечно, — машинально сказал я, соглашаясь. Наверное,моя выдержка — от матери. И мое хладнокровие — тоже от нее.

Она встала, собираясь уйти в спальню, не говоря больше нислова.

Кремень — не женщина.

— Мама, — окликнул я ее.

— Да, — обернулась она ко мне. В темноте мне трудно былорассмотреть выражение ее лица.

— У меня на самом деле нет ничего серьезного.

— Слава богу. — Она снова направилась в спальню.

— Мама, — позвал я снова.

— Я здесь, — произнесла она так, как говорила в детстве,когда мне снились страшные сны и она успокаивала меня, укладывая рядом с собойв постель.

— Все будет хорошо, — сказал я ей. Но мои слова, наверное,звучали не очень убедительно.

— Я могу тебе чем-нибудь помочь? — спросила она.

— Нет. — Мне не хотелось так отвечать ей, но мнедействительно уже ничем нельзя помочь.

Почти сразу же после этого разговора меня позвали кполковнику Кочиевскому. Десятого апреля я поговорил с ним, а потом весь деньзнакомился с личными делами «связных» Труфилова. Затем я получил деньги ипозвонил агенту по недвижимости. Следующий день заняли хлопоты по оформлениюквартиры. Я взял такси, заехал за матерью и дочкой. А через несколько часов —переезд на новую квартиру.

Мы подъехали к многоэтажному дому. Нужно было видеть восторгИлзе. Мы прошли к подъезду. Я набрал код, открыл дверь, и мы вошли в шикарный,по нашим понятиям, подъезд. Поднялись на четвертый этаж, и я открыл дверьключом.

— Это наша новая квартира, — сказал я торжественно изакашлялся, смазывая эффект. Мать посмотрела на меня. Она теперь часто смотрелана меня таким вот вопрошающим взглядом. Илзе первая ворвалась в квартиру изамерла на пороге. Потом подошла к окну. Отсюда открывался вид на реку. Я сновазакашлялся, подходя к ней.

— Тебе нравится здесь? — спросил я ее.

— Да, — прошептала она и почему-то помрачнела. — Это нашаквартира? — с сомнением спросила она.

— Я купил ее на имя твоей бабушки, — ответил я, отводяглаза.

— У тебя появились такие деньги? — Илзе была уже взрослой. Ядаже не заметил, как она выросла.

— Появились. Я раньше вкладывал деньги в акции однойкомпании и теперь, продав их, получил неплохую сумму.

— Это действительно наша квартира? — переспросила Илзе.

— Конечно. Я могу показать документы.

— Не нужно. — Дочь снова подошла к окну, посмотрела напанораму, открывавшуюся из окна. И отвернулась.

— Так тебе нравится, дочь?

Илзе промолчала. И я отправился по делам. Вечером я сампозвал мать для последнего разговора. Возможно, вообще последнего разговора сматерью в моей жизни.

— Мы должны поговорить, — сказал я, когда мы расположилисьна кухне после общего ужина. Я выложил на стол оставшиеся деньги — четыретысячи долларов.

— Откуда у тебя столько денег? — спросила мать.