— Мне заплатили, — в эту ночь мне не хотелось ей врать.

— Заплатили? Такие деньги? Квартиру ты тоже купил на этиденьги? Я не видела у тебя никаких акций.

— Да. И квартиру — тоже.

— Я могу быть уверена, что ты не сделал ничего такого, о чеммне даже страшно подумать?

— Можешь. Я не сделал ничего плохо. Я завтра улечу в Европу.

— Это срочно, — поняла мать.

— Очень. — Я не стал ей говорить, куда именно я собираюсьлететь. Ей не нужно этого знать, а мне будет спокойнее, что она ничего незнает.

— Когда ты вернешься?

— Я не знаю. — Лицо матери стало каменной маской. Онапонимала гораздо больше, чем я думал. — Я действительно не знаю, — сказал я имучительно закашлялся.

— Ты серьезно болен, — она уже не спрашивала, онаутверждала.

— Да, — честно признался я, — может быть, мне удастся тампоказаться врачам.

— Зачем ты хочешь уехать? Это как-то связано с темиденьгами, которые ты получил?

— С ними тоже. Послушай, мама, когда мы сюда переезжали, ятебе говорил, что у нас могут быть некоторые трудности, а потом всенормализуется.

Но все получилось немного по-другому. Я тебе ничего неговорил о своей болезни.

Сегодня я тебе могу сказать. Я болен. Очень серьезно болен.

— Я знаю, — сказала она, глядя мне в глаза, — я уже давновсе знаю. И не только от друга Илзе.

— Врачи считают, что мне уже нельзя помочь. — В эту ночь мненужно было забыть о жалости, забыть о своих чувствах, иначе я не смог бы ейничего рассказать.

Она молчала. Я не представляю себе, как она смогла этовыдержать. Я понимал, какую боль я ей причиняю. Но я обязан был сказать все. Внашем последнем разговоре.

— Может быть, лучше отдать эти деньги на твою операцию? —спросила она.

— Нет. Во-первых, их не хватит. А во-вторых, уже поздно, —безжалостно ответил я, — ничем помочь уже невозможно. И поэтому я купилквартиру на твое имя. Можешь ее сдавать и жить на эти деньги. В немецком банкея открою счет на имя Илзе. И сообщу вам номер счета. Ты будешь ее доверителем.Я думаю, туда тоже поступят деньги. Пока не знаю, сколько. Пять тысяч. Илидесять.

— Когда ты вернешься? — снова спросила она.

— Не знаю. Я могу не вернуться вообще. Обещаю тебе, что я несделаю ничего плохого. Но боюсь, что меня могут использовать. И поэтому не могусказать тебе ничего определенного. Поэтому я и купил для вас квартиру. Извини,что не могу больше ничего для вас сделать. Илзе уже взрослая, она сама о себепозаботится, и о тебе, если понадобится.

И тут моя мама заплакала. Беззвучно, горестно. Первый раз вжизни. Я не видел ее плачущей даже тогда, когда умер отец. Тогда она держалась,чтобы не показать нам своего горя. Сейчас она сидела передо мной и молчаплакала. Будь проклята моя жизнь! Что я мог ей сказать? И что я мог сделать?Победить свою проклятую болезнь? Вернуть деньги и остаться умирать с голодувместе с матерью и дочерью? Что я должен был делать?

Нас все время учили, что социализм лучше капитализма. Но этобыли одни слова. Дешевая пропаганда. И как мы смеялись над собственнымиидеологическими лозунгами. Как мы над ними издевались. Мы выезжали на Запад ивидели, что там люди живут гораздо лучше. Там было изобилие в магазинах, тамходили счастливые, улыбающиеся люди, там было все, а у нас — масло и водка поталонам и в парткомах — кретины и карьеристы.

Нам тогда казалось, что стоит убрать эту дурацкую систему,унижающую человека, и мы заживем прекрасно. Откуда нам было знать, что властьгрязных денег ничуть не лучше власти любого государства. Но при социализме ямог все же надеяться, что после моей смерти мать и дочь будут получатьприличную пенсию, а дочь закончит школу и поступит в институт. Конечно, импришлось бы нелегко, но они бы жили. Сносно жили. А сейчас? Не будь этихчертовых денег, их бы ждало нищенское существование на пенсию моей матери.

Да, «постсоветский» капитализм не принес нам никакогооблегчения.

Кто-то сказал великую фразу: «Все, что нам говорили просоциализм, было ложью, все, что нам говорили про капитализм, оказалосьправдой». С другой стороны, никто не виноват, что все так случилось в нашейсемье. Моя болезнь, моя неудачная судьба, исковерканная личная жизнь. Побольшому счету, мне в конце жизни даже повезло. Удалось найти полковникаКочиевского, моего «благодетеля», давшего неожиданный шанс решить как-то нашипроблемы. Я смотрел, как плачет моя мать, и молчал. Мы оба боялись разбудитьИлзе.

— Ты можешь продать обе квартиры и вернуться в Ригу, ксестре, — предложил я матери, — только не доверяй маклерам. Лучше переведиденьги через солидную фирму или банк. Они помогут тебе купить домик в Риге.Этих денег хватит на неплохой дом.

Она вытерла слезы. Посмотрела мне в глаза.

— Когда ты родился, Эдгар, — сказала она, — я чуть неумерла. Сегодня я первый раз в жизни пожалела, что тогда осталась жива.

— Не говори так, мама.

— Я очень переживала тогда из-за твоего отца. От него небыло никаких вестей. Может, это сказалось на твоей нервной системе?

— Нет, — улыбнулся я, — врачи считают, что я много курил.Это наказание за мое легкомыслие и несдержанность.

— Ты очень похож на отца, — вздохнула мать. — Мне казалось,что ты будешь его продолжением. Я так хотела, чтобы у тебя тоже был сын. НоИлзе похожа на вас обоих.

— Ты ей ничего не говори, — попросил я мать, — может, ещевсе кончится хорошо и я вернусь.

Она всегда чувствовала малейшую фальшивую ноту в моихсловах. И теперь она медленно покачала головой:

— Ты говоришь мне не правду. Я наклоняю голову, беру ее рукив свои и замечаю, как сам начинаю плакать. Что мне ей сказать?

Как мне ее утешить?

— Прости, прости меня, — шепчу я ей, словно сам виноват всвоей болезни. Она кладет мне руку на голову.

— Будь сильным, — говорит она чуть дрогнувшим голосом, — язнаю, как это страшно. Твой отец умер от похожей болезни. Будь сильным, Эдгар.Он держался до самого конца. Только об одном тебя прошу: постарайся вернуться.Я хочу еще раз увидеть тебя. Ты мне обещаешь?

— Да, — шептал я, уткнувшись в ее ладони и сам не веря всвои слова, — да, да…

Вот уже четыре дня я вспоминаю наш разговор. Деньги исправнопоступают на счет, а я все не решаюсь еще раз позвонить домой. Поймав такси,которое везет меня на авеню генерала Леклерка, в южную часть города, я прошуостановиться у телефонной будки. Достаю карточку и быстро набираю номертелефона. Со своего телефонного аппарата спутниковой связи я не хочу звонить.