И помнят ли эти главари или их потомки, как оно было на самом деле?

– Следуйте за мной. – Раздвоенный тоже решил, что душеспасительные беседы с гигантами не его амплуа, однако повернуться к нам спиной так и не рискнул.

– Э, нет, так дело не пойдет, – остановил его Харрт. – Мы не последуем за тобой, пока не узнаем, кто ты есть и что нам уготовили твои сородичи.

Я улыбнулся: Харрт, сам того не замечая, стал подстраиваться под архаичные обороты собеседника.

– Глава клана призывает вас преклонить колена у подножия его трона. Желанным гостям не воспоследует смерть, – успокоил нас раздвоенный.

Харрт сделал ему знак, что нам надо посоветоваться.

– Я – против, – сразу заявил Брант. – Неужели это и впрямь гномы? Гостей на коленях ползать заставляют да смертью грозят…

– Поставь себя на их место, – тяжело вздохнул Харрт. – Думаешь, мне хочется туда лезть? Но если бы в Хорверк невесть откуда свалилась четверка вот таких раздвоенных, и мы бы не знали, много ли их там еще, как думаешь, Труба отпустил бы разведчиков, способных положить в бою нескольких наших?

– Понятное дело, отпустил бы, – рыкнул Секкар. – Ты что, Трубу не знаешь? Поболтал бы с ними, все выяснил, выспросил – и пусть идут. Да еще и остальным расскажут о могуществе Хорверка, чтоб не совались!

– Вот их глава клана примерно этого и хочет, – ухмыльнулся Харрт. – Я что предлагаю: пусть Брант останется здесь или даже выберется наверх, а мы втроем пойдем с этим чудом.

– Исключено, – отрезал Брант. – Без меня вы там…

Он осекся. А любопытно было бы послушать, чего это без него с нами стряслось бы.

Харрт подавил улыбку:

– Твои предложения?

– Пусть останется Мэтт!

Вот этого я от него никак не ожидал!

– Ты не первопроходец, – с жаром пояснил Брант, – и не выкрутишься там, где выкрутимся мы. Да и Труба тебе скорее поверит.

– Очень убедительно, – фыркнул я. – Скажи лучше, что тебе просто интересно.

– Ничего подобного. – В голосе Бранта зазвучали умоляющие нотки. – Мэтт, я тебя прошу… Поверь, что это так: я там буду нужен.

– Харрт? – потребовал я разъяснений у старшего первопроходца.

– Ерунда, – отрезал тот. – Труба в одинаковой степени поверит любому из нас. Хорошо, тогда остается Секкар. Ты-то, надеюсь, не станешь нас убеждать…

– …что вы без меня пропадете? – подхватил Секкар. – Не стану. Для тебя же не секрет, что в глубине души я в этом и без того не сомневаюсь?

Брант заметно покраснел.

– Значит, решено. – Харрт повысил голос. – Один мой друг останется здесь. Остальные последуют за тобой.

Раздвоенный пожевал губами.

– Немалая опасность поджидает остановившегося на границе миров, – заметил он. – В верхнем мире нет места для гномов, нижний мир велик и гостеприимен.

– Опасности мне не страшны! – браво отрапортовал Секкар, и я бы не удивился, если бы он для пущей убедительности еще и постучал кулаком по доспеху. Прямо не первопроходец, а Лнака-вояка из детских сказок: всегда готов отдать жизнь за Хорверк, свой клан и кружку доброго эля.

Раздвоенный склонил голову – не очень, надо сказать, низко – и исчез в лазе. Подмигнув Секкару, я двинулся следом.

– Ежели несете вы к нам колдовства орудия, не оскорбляйте ими главу клана, – предупредил через плечо раздвоенный. – Искусное чародейство – его извечная привилегия. И закройте глаза.

Теперь он не видел смысла быть любезным. А зря.

Я почувствовал, как за спиной вновь напрягся Брант. Вспомнил про Солнечный Луч? Ничего, Лучик, раз за столько дней никто тебя не заметил, то и здесь обойдется.

Закрыв глаза (зря, наверно, но проводник ведь может и проверить), я расставил руки в стороны. Несколько раз стена под ними исчезала. Двери? Проходы?

– Мы достигли Чертога, – наконец объявил раздвоенный. – Склонитесь же пред волей Заттара!

Я открыл глаза.

Большая пещера, залитая зеленоватым сиянием, исходящим от возвышающегося у дальней стены трона. Настоящего трона – не чета королевским креслам в нашем Чертоге. Если бы я не знал, что это невозможно, решил бы, что он высечен из единого цельного изумруда.

Раздвоенный на троне был стар даже по нашим меркам. Он сидел сгорбившись, опершись на подлокотники, и, казалось, был покрыт патиной, как древний бронзовый монумент.

Вдоль стен выстроилась стража – с гвизармами и такими же нагрудниками, как у нашего провожатого. Больше в зале не было никого. Или весь его народ – лишь церемониальная стража? А как же женщины, дети?

– Они предупреждены, Верхал? – звонко спросил Заттар.

Я даже закрутил головой: не прячется ли за его троном юноша, говорящий от имени отца.

– Они предупреждены, – откликнулся наш раздвоенный, становясь на колени.

Меня замутило.

Я не уловил, как он это сделал, но в зеленовато-подводном мире пещеры вдруг возникла яркая, солнечная нота: свет от Луча пробился сквозь мешок и вынырнул наружу.

Позади ахнул Брант. Рука коснулась эфеса меча, я обернулся…

И застыл, как застыли все в этом зале.

С первопроходцем происходили разительные перемены. Нос сделался узким и аккуратным, с красивыми, хищными, четко очерченными крыльями. Лицо окаймили светлые, завивающиеся у щек локоны. Став вдвое выше меня, раздвоенным Брант должен был казаться сейчас гигантом.

Впрочем, теперь это был уже не Брант… На месте первопроходца стояла юная, испуганная и, не скрою, совершенно очаровательная эльфийка.

Самым сложным оказалось сделать вид, что мы ничуть не удивлены.

Где были наши глаза! Как же, семейная реликвия, амулет против нежити… Бедный Брант, у него так болит рука. Левая, левая рука, а не правая, которой он дрался!

Меня подмывало спросить у Харрта, не знает ли он, где Вьорк подцепил эту мастерицу на все руки, но все, что я себе позволил, – это ударить кулаком по ладони. Надо же было такое удумать – притащиться к раздвоенным вместе с эльфийкой! Да уж, верный путь к их сердцам! Ну, пусть не с эльфийкой, с полуэльфийкой… Не уверен, что они станут вникать в такие тонкости.

– Вы осквернили наш Чертог колдовством!

Мне показалось, что в голосе Заттара звучал скорее интерес, нежели настоящее обвинение.

– Мы принесли в твой Чертог чудеса, невиданны здесь доселе, – мигом сориентировался Харрт, и я мысленно воздал ему должное.

– Женщина баяд'нах проникла сюда обманом, – настаивал глава клана, не замечая, что торжественная аудиенция постепенно превращается в банальное препирательство.