Столовая встретила нас точно таким же каменным креслом – оно напомнило мне трон. Гобеленов не было, и стены смотрелись пусто и сиротливо. Почему-то я не сомневался, что раньше они голыми не стояли.

Я представил себе гигантского, под потолок, метателя молний, крадущегося прочь с зажатыми под мышкой гобеленами, одним движением длани поражающего затаившихся в коридоре гномов…

– А вот отсюда мы бы, наверно, выбрались! – Брант стоял у двери, ведущей во внутренние покои.

Дверь тоже была необычная, как и все в этой части Хорверка. С закрытым окошечком и маленьким подоконничком посредине. И не деревянная – каменная, точно обитатель этого дома собирался выдержать настоящую осаду.

Вспомнив про гномов в прихожей, я подумал, что у него были для этого основания.

Секкар налег на дверь. Она не поддалась.

А вот окошечко, в которое Харрт всего лишь стукнул костяшками пальцев, вдруг со звоном лопнуло. Не обращая внимания на еле слышное шипение, первопроходец просунул руку внутрь и отодвинул засов.

Это был первый нормальный покойник, встреченным нами в городе. На кровати, под истлевшей пленкой одеяла, лежал гном с нормальным, как у нас, носом. Кожа на лице свисала, будто лишняя, глаза закрыты, руки вытянуты вдоль тела.

Кожа! Но ведь…

– Ничего не трогать! – распорядился Харрт. – Или он умер пару дней назад, или здесь что-то не так.

Умереть пару дней назад он уж никак не мог – мы почувствовали бы запах.

Раз ничего нельзя трогать, самое время оглядеться.

Комнатка небольшая – у нас так живут те, кто едва начал строить свой дом, но уже стремится вырваться из-под родительского крова. Кровать, единственный стул (заметим, что не каменный), узкий стол, крошечный шкаф (тоже, однако, деревянный) – все эти вещи теснились, едва не громоздясь друг на друга. Дверь в отхожее место, полочка над входом, засохший уль-кар в темного стекла вазе. В таких местах обычно даже не жили, а приходили переночевать. Но имея рядом как минимум просторную столовую… Нет, не понимаю.

Поверхностный осмотр не помог нам ничем: комната как комната.

– По крайней мере, обычные гномы тут тоже жили. – Секкар подумал и добавил: – Один.

Успокоившись, Харрт разрешил нам как следует осмотреть комнату. Подозреваю, что в глубине души он надеялся вернуться к Трубе с чем-нибудь действительно полезным: книгами, оружием, драгоценностями. Хоть с чем-то, кроме баек про блуждающие огоньки.

Секкар и здесь оказался на высоте: ниша в стене скрывалась от его взгляда не дольше, чем первопроходцу потребовалось, чтобы обойти комнатку по периметру.

– Осторожнее, ладно? – попросил Харрт.

Секкар кивнул. Достав из заплечного мешка загнутый пинцет размером с ладонь, он поддел дверцу, та покорно отворилась… И тут на нас хлынули свитки. Настоящий водопад, забарабанивший по столу и кровати.

– Можно? – Я взглянул на Харрта.

Первопроходец улыбнулся:

– Давай.

Я развернул свиток. Один, второй, третий. Руны на них жили своей собственной жизнью – то пересекали листы под причудливыми углами, то сплетались в клубки… Pешительно ничего невозможно разобрать! Разве что отдельные слова Неужели язык так изменился?

Харрт и Секкар тоже не отказали себе в удовольствии подержать трофеи в руках – и тоже отступились.

– Покажете? – Взяв в руки пергамен, Брант принялся шевелить губами.

– Ты что, знаешь язык жрецов? – Харрт даже решил что тот над ним издевается.

– Чуть-чуть, – смутился Брант. – Подожди, пожалуйста…

– Как это – подожди! – возмущенно взревел Харрт. – Ты вслух читай, вслух!

– Но я же еще не понимаю, где начало, где конец, – попытался сопротивляться Брант. – Эх, ладно!

Он скинул заплечный мешок на пол, присел на краешек стула и медленно прочел:

– «Сегодня Крондорн рассказал мне, что Роракс был эльфом…»

Харрт и Секкар остолбенели. Да и я, подозреваю, выглядел не лучше.

– Брант, – ласково проговорил Харрт, когда обрел наконец дар речи. – Ты это… Ничего не напутал?

Брант поднес пергамен поближе к глазам.

– Самую малость, – признал он. – Здесь сказано, что Роракс был бы эльфом.

– Если бы – что? – поторопил Секкар, готовый услышать все, что угодно, – от «если бы умел летать» до «если бы не стал лепрехауном».

– Так я читаю дальше? – невинно поинтересовался Брант. – Тогда слушайте. «Сегодня Крондорн рассказал мне, что Роракс был бы эльфом, если бы Эккиль вовремя не поделился с прародителем таким замечательным именем. К счастью, Крондорн сумел убедить своего друга, что эльфу больше подошло бы нечто другое – мягкое, звонкое, переливчатое. А в имени „Роракс" так и слышатся удары боевого молота и рев губных гармошек».

– Друга? – не утерпел я. – С каких это пор Эккиль стал другом Крондорна?!

– Ты умеешь разговаривать с мертвыми? – Брант посмотрел на меня с укоризной.

– Э… нет. Но не могу сказать, чтобы хоть когда-то у меня возникало такое желание.

– Вот и я нет. Сам подумай: что я могу тебе ответить? По крайней мере, пока не прочитаю все эти свитки.

– Скажи хотя бы: ты веришь в эту писанину?

– Не знаю, – пожал плечами Брант, точно ему было все равно, дружили Крондорн с Эккилем или нет.

– Знак у двери, – лаконично напомнил Секкар.

Да, знак у двери. Драгоценный камень с тринадцатью гранями.

Когда Беххарт говорил от имени Крондорна, никто не подвергал его слова сомнению. Что же получается, этот жрец – еще ближе к прародителю, чем Беххарт? И с ним Крондорн был не прочь запросто поболтать?

Интересно, откуда Брант знает язык жрецов? Не то чтобы в нем было что-то тайное, но…

Убедившись, что все притихли, Брант продолжил:

– «Когда Эккиль согласился, Крондорн, не мешкая, сотворил Роракса и двенадцать его сыновей…»

– Сколько?!!!! – На этот раз не выдержал Секкар.

Бездетным семьям у нас все сочувствуют: кто же в здравом уме откажется продолжить свой род. Обычно мечтают о двух-трех детишках, но это уж как повезет: куда чаще после рождения первого или второго ребенка пара понимает, что больше детей у нее не будет. Фиона рассказывала, что у людей все по-другому и семьи из восьми-десяти человек отнюдь не редкость, да и у Нельда уже четверо, хотя он еще не стар. А если потомства и вовсе нет, один из супругов отправляется в долгое паломничество к знаменитой стеле Ашшарат в окрестностях Шарьера. Много веков назад богиня явилась здесь императору Хаону Четвертому и его – будем деликатны – подруге жизни. Я попробовал было выяснить, что делал Хаон Четвертый так далеко от своей Империи, но Фиона надулась и заявила, что тупоголовым гномам человеческие предания не понять. То есть она, конечно, выразилась более округло, но смысл был тот самый, могу поклясться.