Грохот разбитого стекла и лавина осколков, осыпавшихся на керамический пол, встретили меня у самых дверей. Я рефлекторно пригнулся, прикинув, что следующая пуля вряд ли будет такой же неуклюжей, но оказалось, что никто в меня не стрелял: сквозь разбитую стеклянную дверь внутрь ввалились двое. Сцепившись в яростной схватке, они покатились по усеянному осколками полу. Трудно было что-либо разобрать в стремительном мельтешении их тел и конечностей. Послышался отчаянный, пронзительный визг, и я понял, что, по крайней мере, одно из тел в этом неистовом торнадо, бушевавшем на полу, принадлежит даме. Кажется, спарринг-партнер дамы так вовсе не считал: он явно был убежден, что тело дамы принадлежит ему, и яростно отстаивал свое право собственника…

Пока завсегдатаи, увлеченные этим захватывающим поединком, сгрудились вокруг поля боя, я незаметно скользнул на задний план и оказался за спиной у бильярдиста. Он стоял, опираясь на кий, и сладострастно ухмылялся. Я чуть навалился на него, будто через его плечо пытался получше разглядеть происходящее, и тем временем аккуратно потянул за ручку револьвера, торчащего у него из-за пояса. Он, кажется, ничего не заметил, но мне уже было все равно: оружие попало ко мне в руки, и теперь уж я его не выпущу…

Дама в конце концов выбилась из сил, и кавалер сумел оседлать ее и схватить за руки. Она теперь только крутила головой из стороны в сторону, разметав по грязному полу гриву волнистых каштановых волос. Все ее лицо покрывали синяки и ссадины, но я обратил внимание, что на нем нет ни малейших следов макияжа. Однако, и в отсутствие характерной для слабого пола боевой раскраски она была привлекательна. Пока эти эстетические подробности отстраненно фильтровались в моей голове, я вдруг осознал, что как-то странно на все это реагирую. Я понял, что наблюдаю за этой жуткой сценой в таком ракурсе, словно она меня вовсе не касается: словно я, действительно, сижу где-нибудь в кино, равнодушно просматривая второсортный триллер с вымученным сюжетом. Но дело-то обстояло вовсе не так! У меня на глазах какой-то ублюдок избивал женщину и, похоже, намеревался ее изнасиловать… А завсегдатаи бара собрались вокруг поглазеть на этот спектакль: они стояли, ухмыляясь, и, вполне возможно, сами были не против в нем поучаствовать… А я-то как затесался в их ряды?..

Меня охватил озноб, как тогда – в обездвиженном призрачном городе.

В моей руке теперь был револьвер, и я почувствовал необычную, почти эйфорическую легкость во всем теле, когда навел его на ублюдка, словно искушение убить его возбудило во мне какой-то болезненный азарт, наполнивший меня свежими силами… И только эта подозрительная эйфория, которой я никогда прежде не испытывал, заставила меня сбросить палец, готовый спустить курок. Я сообразил, что не просто не владею собой – мною пытается завладеть что-то еще… И это уже не в первый раз.

Пронзительная боль в спине вывела меня из ступора. Я приглушенно охнул и обернулся: мой неугомонный застольный противник вновь ожил… Словно кукла-неваляшка, этот тип, покачиваясь, стоял позади меня. С довольным оскалом, он медленно вытянул нож из моих ребер. Нож был тупой – обычный, столовый, – но этот кретин вогнал его в меня со всей дури, и, судя по довольному виду, его вполне устроило такое садистское оружие. Он замахнулся снова, намереваясь довести дело до конца, но я с разворота саданул его гипсом в лицо и еще раз – уже револьвером. Это помогло…

Ощущая горячую липкую влагу, пропитавшую рубашку, я схватился за медальон – и опять напрасно. Видно, Фортуна окончательно отвернулась от меня…

Никто ничего не заметил: все были поглощены происходящим на полу. Их колоритные, заросшие щетиной лица больше не вызывали у меня наивных романтических ассоциаций: у ковбоев ведь имелся какой-никакой, но кодекс чести. Они могли даже блеснуть благородством, если подвернется случай. И уж точно – они бы вступились за даму…

Здесь все обстояло иначе. Я видел вокруг лишь пускавших похотливые слюни самцов да нескольких азартных, кровожадных самок, готовых сделать ставку на победителя.

А «победитель» рвал на девушке одежду. Девушка больше не сопротивлялась и не кричала. В этот момент мы впервые пересеклись с ней взглядами, и она сразу же «вычислила» меня… и больше не сводила с меня глаз… Мгновенная перемена, которую я наблюдал, ошеломила меня: отчаяние в ее глазах вдруг сменилось какой-то совершенно непостижимой отрешенностью, словно происходящее больше ее не касалось… зато касалось меня, раз уж она меня обнаружила… Вот это действительно была ставка… Она ставила на «аутсайдера»… У нее, конечно, не было выбора, но похоже, она нисколько во мне не сомневалась…

«Откуда она тут?!» – поразился я и направил револьвер в голову «победителя». Никакая эйфорическая легкость меня больше не смущала, и я спустил курок безо всякого «принуждения».

Пуля прошла навылет, вышибив из «победителя» изрядную порцию его звериных мозгов… Он медленно завалился набок, и девушка тут же выскользнула из-под него. Она вскочила на ноги, тревожно озираясь по сторонам. Но на нее никто уже не смотрел: все смотрели на меня…

В том суетном и бестолковом, но вполне безопасном мире, где мы с Кеглей нашли себе пристанище, я изо дня в день видел вокруг тысячи пустых глаз. Мы трепыхались там, словно две злосчастные рыбешки, выброшенные на берег, но никто нас будто и не замечал… Зато тут меня заметили сразу… И глаза этих ковбоев пустыми вовсе не были. Они определенно знали, что я отличаюсь от них, и, видно, знали еще до того, как я сам «отличился». Похоже, это знание коренилось в них на инстинктивном уровне. Они только не знали, чем именно я от них отличаюсь, и это их явно беспокоило… Я стоял, окруженный стаей хищников, готовых разорвать меня, но что-то их сдерживало. И я вовсе не был уверен, что только револьвер в моей руке…

Нас все же выпустили без боя… Может, я плохо разбирался в повадках хищников? Ведь они не хотели нас отпускать, совсем не хотели… Они высыпали вслед за нами на улицу и молча наблюдали, пока мы не повернули за угол на ближайшем перекрестке. Девушка шла рядом со мной, глядя себе под ноги, но, как только мы скрылись с глаз, она судорожно вздохнула, словно вынырнула из воды, и пристально посмотрела на меня.

– Я сделаю для вас все, что захотите, – тихо сказала она, и сказала таким тоном, что я испугался, – ее слова мне придется воспринимать буквально. И речь явно не шла о плотских материях, в качестве безыскусной женской благодарности. Однако не было в ее словах и никакой сентиментальности – уж слишком истово они прозвучали, словно клятва. Похоже, девушка решила целиком вверить свою судьбу в мои руки… А готов ли я к такому повороту?..

На вид ей было лет двадцать пять. Вероятно, она одевалась со вкусом, только теперь одежда свисала с нее клочьями. Однако ни рваная одежда, ни кровоподтеки на лице не могли скрыть ее привлекательности: просто удивительно, насколько трудно исковеркать ниспосланную Богом красоту. У нее были широкие скулы и довольно резко очерченный рот, словно «художник», писавший это лицо, был категорически уверен в своем таланте. Еще он размашисто добавил ей выступающий подбородок, а глаза нарисовал большие, пепельно-серые. Волосы она, конечно, могла бы покрасить и сама, но думаю, что и этот глубокий каштановый цвет выбрал все тот же живописец. Не уверен, есть ли в небесной канцелярии подобные должности, но если да, то ей явно повезло с этим парнем – у него уж точно был талант от Бога…