начальник! — при этих словах оживший гражданин Агарков начал торопливо рвать свой рукописный навет на честного лейтенанта милиции.

Не прощаясь, я развернулся от "решки" и подталкивая ядреный попец Лиды к выходу, поспешил из камерного продола.

По пути на второй этаж Лидия Андреевна мне что-то сбивчиво говорила. Но я не прислушивался. На меня накатила вторая и более вязкая волна сонливости. Не хотелось ни есть, ни пить, ни чего-либо еще. Даже Лиду мне сейчас не хотелось. Желание было одно, упасть, где стою и уснуть.

— Лид, ты к Данилину без меня сходи, — обратился я к Зуевой и сам удивился бесцветности своего голоса, — Ты сама всё слышала, вот и доложи шефу, что фигурант претензий к следственному отделению Октябрьского РОВД не имеет. И, самое главное, что он их не имеет к лейтенанту Корнееву. Сергею Егоровичу. А я домой пошел, спать я хочу, Лида!

Выговорившись, я развернулся налево и побрел по коридору. На слова, которые сыпались мне в спину, внимания я не обращал.

Свернув из общего кулуара к себе в аппендицит, я увидел своего друга Вову Нагаева. Он стоял у двери моего офиса и весело трепался с Тонечкой, которая за каким-то бесом тоже торчала у моей двери.

— Вам что тут, мёдом что ли намазано? — не дожидаясь ответа, сунул я ключ в скважину дверного замка.

— Я машину пригнал! — жизнерадостный Вова протянул мне брелок с ключами от "шестёрки", — До Советского кинешь меня?

— Эй! Какой Советский! — забеспокоилась Антонина, — Корнеев, Алексей Константинович велел срочно к нему идти! Вас с ним обоих начальник райотдела ждёт!

К начальнику райотдела мне не хотелось. Как не хотелось и к начальнику следственного отделения этого райотдела. Оставалось только договориться с Антониной, чтобы она меня не нашла и не передала мне зов Данилина.

— Володь, помнишь, я тебе рассказывал про самую красивую девушку на планете? — натягивая на мундир гражданскую куртку, обратился я к своему другу, — Ну, ту, на которой я жениться хочу? Помнишь? — Вова растерянно моргал глазами, но слава аллаху, молчал, — Так вот, Вова, это я тебе про неё говорил, про Тонечку! — не оборачиваясь, ткнул я пальцем в сторону офигевшей девицы, — Ближе к лету обязательно женюсь на ней! Если, конечно, она согласится.

— Да, Тонь, — застегивая куртку, повернулся я к посыльной от руководства, — Ты пожалуйста скажи Данилину, что не нашла меня. Хорошо? — и не оглядываясь, крепко подхватив Нагаева под руку, я быстрым шагом поспешил к лестнице.

Глава 23

Спал до сильно после обеда. Потом проснулся, чтобы побрызгать и понял, что голод и впрямь не тётка, и назад под одеяло меня не пустит. Вздохнул, умылся и начал собираться в продмаг. Слава богу, что гастроном здесь неподалёку, да еще и время не шибко пиковое. Уже через час там будет не протолкнуться.

Я уже затарил авоську необходимым холостяцким минимумом, когда на прилавок в соседнем мясном отделе выбросили лотки с птицами счастья. Синие тощие цыплята выглядели умерщвлёнными узниками Освенцима, но и стоили, правда, девяносто шесть копеек за килограмм. Вместе со всеми своими гребешками и когтистыми лапами.

Других всё равно не было и я польстился. Однако бросать место в суетливой очереди за "Пошехонским" сыром, даже ради курицы, было глупо. Поозиравшись и пристроив громоздкую сетку на стол с контрольными весами, быстренько метнулся занять очередь за синей птицей. Отсутствовал всего пару минут, но, когда вернулся, то своего стратегического запаса харчей на упомянутом столе не обнаружил. Лишь весы с исправно приведенной к нулю стрелкой, стояли на холодной поверхности из пищевого алюминия. Моей авоськи с пачкой пельменей, куском колбасы и картошкой, там не было.

Народу вокруг толпилось не так, чтобы много. Однако и этого его количества вполне хватало, чтобы при желании можно было затеряться в нём. При чем, вместе со всей моей продовольственной программой. Понимая, что свою котомку на уровне колен углядеть не смогу, я начал отслеживать неправильное перемещение голов. К выходу устремилась только одна, все другие ломились вовнутрь и к прилавкам. И голова эта была в заметной лыжной шапке. Уже хорошо.

Воспылав гневом дачника, в сентябре у которого на участке выкопали всю картошку, я ринулся восстанавливать справедливость. Голод только усиливал внезапно вспыхнувшую классовую ненависть. Жулика я догнал уже на улице. Еще минута-другая и своей авоськи я бы никогда уже не увидел. Лыжная шапка уже сворачивала в ближайшую подворотню. Грамотно и беспроигрышно. Если бы не торопливость жулика и его слишком заметный головной убор, пришлось бы отстоять очередь еще раз. И совсем не факт, что мне досталось бы корма в прежнем ассортименте.

— Стоять! — схватил я за плечо плюгавого воришку, одетого в грязное трико и куртку из зелёной плащевки, — Еду мою отдай!

Пацан замер, съежившись и выронил из руки сетку с честно закупленными мною продуктами. Хорошо, что в ней не было ничего стеклянного. Оловянного и деревянного. Но несколько картофелин все же покатились по асфальту тротуара.

Бакалейный паниковский неожиданно присел и рванулся в сторону, стремясь вырваться из рук правосудия. Но держал я его крепко. Затрещавшая куртка пельменного расхитителя пошла разрывом почти через всю его неширокую спину. Пришлось перехватить мазурика покрепче. Не обращая внимания на его визг и проклятия, я развернул хапугу к себе лицом.

Чумазое обличье пацанёнка лет двенадцати-тринадцати, с распахнутыми от страха глазами, сразу же умерило мою классовую непримиримость и злобу голодного обывателя. Слишком уж он был жалким и испуганным.

— Ты чего к ребёнку пристал? — раздался сбоку противный, не то мужской, не то бабий голос, — Я сейчас милицию позову!

Не выпуская покушавшегося на мой ужин воришку, я обернулся. Шагах в трёх стоял мужик полуинтеллигентного вида в кустарно связанной шапке с козырьком. И с такой же, как у меня авоськой. Подходить ближе он, видимо, опасался, но и удаляться от событийного места тоже не торопился. Вокруг уже начали собираться любопытствующие.

— Я сам милиция! — пришлось достать из внутреннего кармана удостоверение, — Задержан вор и он будет доставлен в РОВД. Прошу назвать ваши адреса и фамилии! Свидетелями будете, граждане!

Граждане, включая мужика, который с авоськой и с активной жизненной позицией, моментально растворились на серых просторах социализма.

— Отпусти! — простуженно просипел пацан и еще раз попытался вырваться.

Его хлипкая одёжка окончательно разорвалась по спине. Не выпуская его руки,