– Ни с кем. Одна.

– Ты сдурела, что ли? Все бросишь?

– А что у меня тут есть? – откликнулась я, вынимая сигареты и зажигалку. – Квартира? Велика ценность – во Франции другую куплю. Машины? Тоже не проблема. Я хочу отсюда уехать, понимаешь? Мне просто нет больше места в этом городе. Я не хочу это место в нем искать, мне надоело. Буду жить где-нибудь на Лазурном побережье, гулять по набережной… собаку заведу, чтобы скучно не было.

– Ты это… серьезно? – тихо спросила Аннушка, все еще не веря в то, что слышит.

– Даже не представляешь, насколько.

– В голове не укладывается, – пробормотала она, растерянно глядя на меня. – А как же Тамара Борисовна?

– Ой, Аня! Я тебя умоляю… Тамаре Борисовне давно ближе Светик и его сын, она даже не трудится этого скрывать. Она даже новую пассию Светика приняла благосклонно, а там – ну, ты бы видела… Дуб-дерево-береза… Так что вряд ли она очень опечалится в связи с моим отъездом. Мать же она как-то отпустила – ну, и меня отпустит. Представляешь, насколько нужно опротиветь собственной бабушке, чтобы она предпочла тебе чужих людей? – усмехнулась я.

– Да не говори ты ерунды!

– А это не ерунда. И всем, наверное, так будет только лучше. Ты будешь ко мне летом приезжать, будем кататься по побережью, гулять, в ресторанах сидеть.

– Не нужны мне рестораны, – вдруг заплакала Аннушка, очень удивив меня таким проявлением чувств. – Мне ты нужна – тут, в Москве! Ты моя единственная подруга, единственный близкий человек!

– Аннушка, милая, это все очень относительно, – обняв ее, проговорила я. – Ну – подруга, и что? Мы с тобой по три месяца не видимся. А звонить можно и из Франции.

– Какая ты холодная, Варька… Бездушная, черствая, ледяная Снежная королева! Только ты не разбрасываешь осколки – они все в тебе. Тебе никто не нужен!

– Возможно. Но какой смысл устраивать из этого трагедию? Прекрати плакать, я не умираю, я просто переезжаю в другую страну. Все.

Больше мы не говорили на эту тему, но я видела, что Аннушка расстроена по-настоящему. Не могу сказать, что меня это не тронуло, но и ничего для меня не изменило. Ради Аннушки я не собиралась менять принятого решения.

В день выписки за мной приехал Туз. Вылез из машины с таким огромным букетом белых лилий, что из-за него не видно было самого Веревкина.

– Никогда не понимал, за что ты любишь цветы, от которых пахнет могильным холодом, – проворчал он, вручая мне букет. – Ну что – готова? Поедем, есть дело.

Ну вот почему сегодня? Какое дело может быть – сегодня? Я хочу домой, в ванну, в кровать, а не дела какие-то делать. Но перечить Тузу я все-таки не осмелилась, даже не спросила, куда едем, просто села в машину – и все.

Приехали мы, как ни странно, ко мне.

– Не возражаешь, если я в гости зайду? – спросил Туз таким тоном, словно я могла отказать.

– Не возражаю. Только имейте в виду – меня три недели не было, не уверена, что найду, что к чаю предложить.

– За это не волнуйся, я с твоей домработницей все еще вчера решил. Дома убрано, обед готов, и пирог к чаю тоже найдется.

Я только головой покачала – определенно, ему от меня снова что-то нужно, не просто же так расстарался.

В квартире, действительно, все было убрано, застелена свежая постель, на кухне обнаружился и обед, и большой домашний пирог с брусникой и взбитой с сахаром сметаной, и даже свежий чай в заварочном чайнике. Пока я переодевалась, охранник Туза накрыл на стол в гостиной и скромно удалился в кухню. Веревкин уселся по-хозяйски, с таким видом, словно жил тут, а не в гости заехал, и пригласил меня:

– Ну, располагайся.

Я села напротив и вопросительно посмотрела на него:

– Так что за дело?

– Давай говорить по-взрослому. Невельсон все время твердит о бумагах, которые у тебя. Где они?

– Об этих бумагах он мне говорил там, в доме Руслана. Но я понятия не имею, где они.

Туз уставился мне в глаза тяжелым взглядом из-под сведенных к переносице бровей, и мне стало не по себе. Но я говорила правду, и добавить было нечего, так что он мог дырку во мне провертеть, но так ничего бы и не добился.

– Ты решила со мной в игрушки поиграть? Зачем тебе документы на участок? Хочешь торговаться? Назови цену.

– Анатолий Иванович, это смешно. Мне не нужны деньги, своих вполне достаточно, я никогда не кусаю больше, чем могу прожевать. Будь у меня эти документы – я немедленно, сию минуту принесла бы их и положила перед вами, но у меня их нет. И с чего Невельсон решил, что Дайан их мне отдала, я не представляю. Она была у меня в квартире не более десяти минут, ну, может, чуть больше, и ничего мне не отдавала.

Туз откинулся на спинку стула и забарабанил пальцами по скатерти.

– Тогда я тоже не понимаю. Он, как идиот, твердит, что бумаги у тебя, – зачем?

– Мечтает, чтобы вы мне голову оторвали, раз уж он сам не успел, – усмехнулась я.

– Ему-то что это даст?

– Не знаю. Удовлетворение. Кстати, вы не знаете, откуда у него ключи от дома Руслана?

– Вытащил, когда был у вас в гостях перед вашим отъездом в Питер.

Тут я вспомнила, что утром, собираясь на вокзал, Руслан никак не мог найти карточку-ключ и мы запирали дом моей. Вот, значит, куда она делась… Но зачем она понадобилась Невельсону в тот момент? Ведь еще ничего не предвещало будущих проблем. Хотя… Наверное, уже тогда Невельсон знал, что Руслан не вернется из Питера, а ключ от дома пригодится – можно попробовать там что-то найти. Например, можно использовать его как возможное убежище на случай неприятностей – кто станет искать в доме, принадлежащем другому? Так и вышло – никто его там и не искал, и если бы я не поехала за забытыми бумагами для суда, то и не нашел бы никогда, и Невельсон спокойно выехал бы из страны.

– Мы отвлеклись, – напомнил Туз. – С Невельсоном все ясно. Сейчас его в Институте Сербского обследуют на предмет вменяемости, потому что как-то он не того… разве что мыло не жрал. Да и кто нормальный свою жену на фарш в квартире разделывать станет?

При упоминании об этом я скривилась – откровения Невельсона там, в Снежинке, до сих пор иногда воскресали в памяти, и это были не самые приятные мгновения.

– Его могут признать невменяемым? – спросила я, отогнав от себя неприятные воспоминания.

– Не знаю. Но все может быть. Если признают – закроют в спецучреждение, если нет – ну, поедет в места не столь отдаленные. В любом случае не окажется безнаказанным. Но меня это, как ты понимаешь, мало беспокоит, – ответил Туз, подвигая к себе чашку, – а вот документы – очень. Давай думать, где искать.

– Я хорошо помню, что в руках у Дайан ничего не было, кроме зонта. Сумка была – такой кожаный мешок на длинном ремне, через плечо. Она ее даже не сняла, кажется, так и сидела с этой сумкой. Но в руках точно ничего не держала. Зонт остался в прихожей, она его потом забрала.