Чем дальше выступал Ивлев, тем больше Сатчан понимал, что натолкнулся в его лице на уникальный шанс. Его засунули в эту дыру набраться опыта, и, в принципе, ничего особенного от него не ожидали. Но если он правильно разыграет эту карту… Вот тогда его покровители поймут, что он не просто пешка, которую они хотят поставить на нужное им место в обойме, а что и у него есть потенциал.

Решено — он поедет в Москву не развлекаться, как планировал, а прикидывать, что он сможет сделать с этим шансом. И когда вернется, то сделает это с готовым планом.

* * *

Мои ощущения меня не обманули — я захватил этот зал, я повелевал им во время своего выступления. Бесхитростные люди, привыкшие к ораторам, которые, тяжело вздыхая, сбивчиво читали малопонятные им вещи с бумажек, оказались совсем не готовы к уровню ораторского мастерства, который есть у многих в двадцать первом веке.

Половина девушек и женщин в зале сидели заплаканными — так повлияло на них мое выступление. Мне было особенно легко убедить их и потому, что я не врал. Латиносов мне и самому было реально жалко. Во всем регионе было всего несколько стран, которые и в двадцать первом веке жили по-человечески. Наркомафия, торговля органами, похищения людей, гражданские войны, продажные элиты, выслуживавшиеся перед Вашингтоном — весь этот антураж будет привычен для местных жителей и в будущем, что же говорить о том беспределе, что творится у них в 1971 году.

Мне было жаль и Альенде — как экономист он не состоялся и вверг Чили в серьезные экономические проблемы, но наверняка искренне желал своим соотечественникам добра. Жаль мне было и чилийских коммунистов — после военного переворота в 1973 году их тысячами будут пытать при помощи автогена в подвалах охранки, заставляя сдавать своих соратников и скидывать потом тела в океан с вертолетов, чтобы их сожрали акулы. Нет тела — нет дела.

Вопросов экономики я старательно избегал — слишком хорошо в них разбирался, чтобы врать людям, что реформы Альенде принесли бы чилийцам пользу. Я вообще врать не очень люблю, для этого мне нужны веские причины. Таких у меня во время простенького выступления перед невзыскательной аудиторией и не было.

Когда я закончил, постаравшись уложиться в двадцать пять минут, в зале какое-то время висела звенящая тишина. Но затем Шанцев встал и захлопал. И зал вслед за ним взорвался — люди аплодировали мне стоя, подскочив с мест вслед за директором.

Сатчан тоже вскочил на ноги и подбежал ко мне. Вначале пожал руку, а потом крикнул на ухо:

— Постой тут, сейчас еще вопросы могут быть!

Кивнув, я стал терпеливо дожидаться конца оваций. Задирать нос я по этому поводу не думал — было скорее забавно. Как же у них тут все запущено с публичными выступлениями!

Едва зал немного угомонился, как Сатчан тут же подскочил к микрофону и сказал:

— Есть ли вопросы, товарищи, по поводу выступления?

Желающих задавать вопросы не нашлось.

— Тогда поспешите сдать по рублю в пользу чилийской компартии, кто еще не успел, их можно передать моему заместителю Галие. Встань, пожалуйста!

Галия послушно встала по указанию Сатчана, тем не менее, не сводя с меня взгляда. Что-то мне в нем подсказало, что мой рейтинг у нее существенно поднялся. Вполне возможно, что мне скоро перепадет и поцелуй!

Раз вопросов больше не было, я пожал руку Сатчану, который как-то необычно на меня теперь смотрел, и спустился вниз с трибуны. Я уже нацелился на Шанцева — глупо упускать случай, когда он рядом. Директор, впрочем, как оказалось, тоже не спешил уходить. И сам шагнул ко мне навстречу:

— Удивил, Павел, удивил ты меня! — сказал он, улыбаясь, — очень проникновенно выступал, людям понравилось!

— Рад, что так вышло, — улыбнулся в ответ я, — кстати, хотел с вами переговорить по поводу делегации чехов. У меня есть предложения, как все организовать так, чтобы они уехали домой всем довольные.

— Ага, Сатчан же в отпуск уходит, а ты, видимо, решил девушке помочь! — сказал директор, бросив взгляд мне за спину. Я удивленно обернулся — за спиной стояла Галия. Немедленно засмущавшаяся при словах директора.

— Ну что же, молодежь, заходите ко мне через час, все и обсудим, — велел Шанцев и мы попрощались.

— Паша, как же ты здорово выступил! — обрадованно сказала Галия, — люди тебя очень хорошо приняли, и неудивительно!

— Очень хорошо! — ответил я, начиная уставать от этого потока похвал со всех сторон, — так, красавица, давай через час в приемной у директора встретимся — меня все же никто от работы не освобождал. Пойду хоть немного поработаю.

Проводил Галию до ее кабинета и рванул к себе. Пятьдесят минут пролетели незаметно, а затем пришла пора идти в приемную директора. Вдруг чуть раньше велит заходить, а меня не будет. Нехорошо выйдет!

Галия тоже была уже там и очень обрадовалась, увидев и меня.

Приемная была классической — квадратов на шестнадцать, секретарь за столом у окна, женщина под пятьдесят в деловом костюме, немножко удивленно посмотрела на меня, но, узнав Галию, успокоилась.

— Директор так хорошо к тебе относится из-за этого выступления, — сказала девушка мне тихонько, косясь на секретаря, — начинаю верить, что все у нас получится.

Я только успокаивающе улыбнулся. Конечно, получится! Это не нынешняя ситуация, когда начальство вполне радо возиться с серьезной зарубежной делегацией — это СССР, и иностранцы приезжают на предприятие в сопровождении КГБ. Все контакты во время визита гэбэшники отслеживают и фиксируют, так что разумный руководитель постарается и лишней минуты с иностранцами не провести, чтобы не подумали в КГБ чего плохого. Зачем ему потом пометка в личном деле, что подозрительно заинтересован в контакте с иностранными гражданами? С такой на повышение пойти не удастся, а то и на своем месте усидеть. Я, конечно, понимал, что с этой делегацией будет чуть полегче — она все же из соцстраны, а не из капиталистической, но увы, насколько я помнил, и в этом случае КГБ особенно не расслаблялось.

Шанцев пригласил нас с небольшим опозданием — но причину мы тоже видели, в кабинете было шумно, явно шел разговор на повышенных тонах, а потом из него выскочили два мужика среднего возраста с красными лицами и галстуками набекрень.

— Начальники цехов! — шепнула мне Галия на ушко, заметив мой