отпуск и получал отпускные. Но сегодня он еще работает, обещался ко мне на чилийское выступление заглянуть. Уверен, что придет — должен же убедиться, что я что-нибудь антисоветское не ляпну. Если ляпну — первым меня обличит и на место поставит, поправив ситуацию. А то, если мимо него все пройдет, стуканут в КГБ — и вместо отпуска он будет объяснять в «конторе глубокого бурения», как с его попустительства антисоветчину на заводе разводят.

— Есть идеи, как удивить и развлечь чехов, — сходу начал я. — Но скажи, во-первых, на сколько они к нам приезжают?

— Четыре дня здесь, потом назад в свою Прагу, — ответила Галя, — и мне очень приятно, что ты пытаешься мне помочь с иностранцами. Правда, я очень это ценю! Но послушай — у тебя же через час выступление по Чили! Неужели ты совсем не волнуешься? А речь ты уже приготовил? Может быть, мне тебе ее напечатать? Или у тебя почерк такой хороший, что все без проблем разберешь? Ты смотри, а то некоторые так волнуются во время выступления, что и с печатного листа не могут прочесть!

Галька тараторила так быстро, что я только улыбался, не в силах найти ни одного промежутка, чтобы хоть слово вставить. И откровенно любовался ею — я явно ей небезразличен, вон она как обо мне волнуется, хотя точно знаю, что она дико боится из-за своих чехов.

— Я без бумажки выступать буду, не привык я читать, скучно людям будет! — мягко объяснил я, когда взволнованная девушка все же умолкла.

Пауза. Изумленные глаза девушки. Ну да, в СССР культура публичных выступлений без бумажки практически отсутствует. Почему — тоже понять можно. Еще помнят то время, когда случайная обмолвка днем могла вечером аукнуться поездкой в черном фургоне.

— Но мне и Сатчан велел просмотреть то, что ты напишешь! — пробормотала она, — на всякий случай!

Эх, все же не доверяет мне комсорг! Хотя правильно делает — сам на его месте также бы делал.

— Ну, скажешь ему потом, что просмотрела, все было хорошо, а я просто наизусть текст выучил, поэтому без бумаги и выступал, — пожал плечами я, — но давай все же вернемся к чехам. Мне бабушка сказала, что на заводе есть музей, и там можно экскурсии проводить. Есть и про войну экспозиция, и про то, за что завод орден Ленина получил.

Галка внимательно меня слушала, широко распахнув свои огромные, совсем не татарские глазки. От мамы явно достались.

— Давай в музей сходим, посмотрим всё сами, — предложил я, чтобы вывести ее из ступора. Галия никак не могла понять, почему я занимаюсь ее проблемами всего за час до своего выступления. Которое ей представлялось, похоже, событием, равным одному из подвигов Геракла.

Ошарашенная девушка повела меня в здание клуба. Там, на втором этаже, три больших зала были отданы музею.

В музее мы застали одну лишь заведующую Маргариту Викторовну. Маленькая уютная старушка. Длинные седые волосы собраны в пышную причёску. Спина прямая, голова высоко поднята. Небось, тоже «просто из дворян».

В центре первого зала стоял большой массивный деревянный овальный стол, застеленный зелёной скатертью из плотного сукна. Вокруг стояли шесть винтажных стульев с мягкими коричневыми сидениями.

Окно обрамляли тяжёлые портьеры. В углу письменный стол с резными ножками, вдоль стены шкафы с книгами. Ещё бы камин и можно было бы подумать, что нас встречает хозяйка в помещичьем доме.

Мы ей вкратце обрисовали нашу проблему. Маргарита Викторовна очень воодушевилась такой возможностью продемонстрировать всем значимость музея для завода. И мне музей показался очень достойным местом, все, как ожидал, места полно — здесь и экскурсию можно провести, и устроить праздничное «чаепитие для дорогих гостей».

Маргарита Викторовна пообещала взять на себя угощение. При столовой завода, оказывается, был кондитерский цех! В котором любой сотрудник мог заказать индивидуальный торт.

— Перед тем, как они пойдут в цеха, вы сначала отведите их в столовую, — с ходу включилась в организацию мероприятия старушка. — Пусть пообедают. Решат свои рабочие вопросы, а потом сюда. А уж здесь мы их примем! И чаем напоим, и с экспозицией познакомим.

Я прошёлся по залам, множество фотографий, документов, каких-то вещей. Читать про всё это на бирках времени не было. Я решил, как бы то ни было, экскурсия — это официальная часть, а для души — то, что Маргарита Викторовна называет чаепитием, а я, переговорив с Шанцевым, постараюсь трансформировать в полноценную пьянку. Был я в этой Чехии, и не раз. Пьют они не меньше нашего.

Но если экскурсия окажется ещё и интересной, то это вообще сделает мероприятие стопроцентно удачным. И Галке плюсик в личное дело, и мне, может, что-то перепадёт, грамота какая.

— Кто будет их встречать? — поинтересовался я у Гали. — Надо согласовать план действий.

Старушка кивнула одобрительно головой, а Галя пожала плечами.

— Сначала к директору, конечно, их поведут. А потом, вроде бы, в инструментальный цех пойдут, что-то такое говорили. Может, начальник цеха? — предположила она.

— Вот что, — сказала Маргарита Викторовна. — Вы идите, всё разузнайте. Главное, узнайте точную дату! Мне ещё надо будет служебку согласовать, и кондитеру надо время на торт.

— Хорошо, мы займёмся, — пообещал я. — Служебку, значит, вы напишите, если к вам их приведем?

— Да, все верно, — ответила заведующая музеем. — Не за свой же счёт мы к чаепитию все будем заказывать.

— Точно. А посуду, я думаю, в столовке возьмём?

— Ну конечно!

— Очень, очень приятно познакомиться, — пожал я руку Маргарите Викторовне перед тем, как мы с Галкой вышли.

— Так, — сказал я, — сейчас времени уже нет, но после чилийского выступления пойдем сразу к директору. Нужно много вопросов с ним согласовать.

— Ты точно уверен? — боязливо спросила Галия. Видно было, что для нее Шанцев что-то вроде божества, которое само может снизойти до тебя, но вот самой попадаться у него на пути никак нельзя. Мало ли, будет не в настроении, и схлопочешь от него карающим мечом. Или просто отвлечешь его от очень важных размышлений о судьбе народа, и уровень надоев в стране Советов сразу непоправимо снизится. Уж не знаю, что ей кажется более страшным.

— Уверен, уверен, — энергично кивнул я, — он нам сам потом спасибо скажет, вот увидишь!

Глава 20

18.03.1971 г.