— У-у-у-у-у, — провыл он, корчась на полу. — Ты на кого руку поднял?! Покойник! Я тебя закопаю! Гусев! Цуканов!

— Карамелька, ты как? — не обращая на слизняка внимания, Андрей склонился надо мной, сноровисто освобождая руку. А я кинулась гладить его лицо свободной, стремительно теряя резкость зрения от поперших наружу слез.

— А… Андрюша! — всхлипнула я, обхватывая его шею уже обеими руками. — Как ты меня нашел?

— А как бы не нашел? Мне ж без тебя теперь никак, Катюха. Я ж тебя люблю уже, — почти протараторил он, поднимаясь вместе со мной. — Ты идти можешь? Он тебе ничего…

— Нет-нет, не успел. Я бы не далась, веришь? Лучше бы умерла.

— Руки от нее убери, ублюдок! — Вознесенский таки встал на ноги и, схватив стул, замахнулся на Андрея под мой крик.

Боев выронил меня обратно на кровать и перехватил его орудие над своей головой. Рванул, отбирая, и рыкнул мне:

— Конфетка, глазки закрыла и отвернулась. Ну!

Я послушалась беспрекословно, еще и уши зажав. Но это не помогло не услышать истошные вопли и звук нескольких тяжелых ударов, с последним из которых и наступила тишина.

— По сторонам не смотрим, малыш, быстренько уходим.

Мне на плечи легла тяжелая дубленка Андрея, и он обнял меня, поворачивая так, что мое лицо очутилось у него чуть не под мышкой. Он так и повел меня, настойчиво увлекая прочь. Но буквально через несколько таких шагов вслепую остановился и резко отпихнул меня себе за спину.

— Слышь, дурачина, ствол-то опусти, — сказал он властно кому-то, мне невидимому. — Катюша, живенько сдай назад, вправо кухня, прыгай там в окошко.

Не пойду я без тебя, саблезубый. Хоть режь меня!

— Никуда она не пойдет! — огрызнулся тот самый вырубивший меня громила. — И ты тоже! Ты мне руку сломал, козел!

— Руку не голову. Но если пукалку не уберешь, я это мигом исправлю.

— Дмитрий Алексеевич! — крикнул тупой охранник.

— Нет его, — ответил Боев. — А ты есть, и если не баран совсем, то…

Боев больно двинул мне локтем в грудь, роняя на пол, и еще не успела приземлиться, по ушам грохнул выстрел. За тем, как Андрей сначала отшатнулся к стене, а потом прыгнул вперед, я почти и не уследила, четко увидела только уже его сидящим на противнике и наносящим глухие удары, от которых даже пол содрогался. Неподалеку увидела и валяющегося неподвижно Леху, у которого вместо глаза, что чуть не выколола я, зияла обугленная дыра. Судьба у тебя такая, жирдяй. И мне ни капли не жаль. Никого.

— Кать-Кать-Кать, не-смотри-не-смотри! — зачастил Боев, подхватывая меня с пола, пялившуюся на труп, как обмороженная.

И меня сразу отпустило, я вцепилась в его свитер, затряслась, завывая, и полезла его всего слепо щупать, целуя куда попало.

— Ну ты чего, карамелька, я цел. Куда там этому мазиле попасть в твоего мужика. Пошли-пошли отсюда, не надо тебе тут быть. Все кончилось, забывай. Бля, ты же босая!

— При… приехал за мной, — ревела я, не в состоянии остановиться. — На… нашел… Спас…

— Ага, это фигня, Катюха, я тебе еще цветов привез. Выбирай, какие хочешь. Там этого добра полмашины, — пробормотал мой любимый, сдернул с дивана в незнакомой гостиной покрывало, завернул меня и поднял на руки.

— Цве… тов? — всхлипнула я.

— Ага, прикинь. Ты какие любишь?

— Я тебя люблю-ю-ю-ю-ю! — взвыла я, обхватывая его шею и расклеиваясь окончательно.

Эпилог

— Да что ж так долго-то! — рыкнул сквозь зубы Камнев, что уже чуть не канаву вытоптал в полу приемного покоя, мечась тут от стены к стене, как зверюга в клетке.

По дороге сюда мне пришлось выпереть его из-за руля, потому как был он малехо неадекватен. Мыслями точно не здесь, и пару раз чуть не тронулся на красный и не завез нас с Катюхой под автобус.

От валерьянки, предложенной моей конфетой, он категорически отказался.

— Вонять еще буду, Рокс учует, подумает, я какой-то…

— А то ты сейчас и так не такой, — буркнул я себе под нос.

Целый ворох букетов и коробки дорогущих конфет и алкоголя он буквально вывалил на бедолагу медсестру, которая к нам вышла, глядя не на нее, а только в коридор, ей за спину. И вот уже минут двадцать метался тут, выглядя все более отчаянным. Бля, он хоть в обморок не хлопнется, прости господи, когда его спиногрызов вынесут?

— А как назвали? — неожиданно вспомнил я.

Вот хорош из меня друг. За своими движняками и любовью не спросил даже. Яр не остановился и не среагировал.

— Миша и Ксюша, — прошептала Катька мне на ухо.

— А ты откуда… — зыркнул на нее я и нахмурился. — Невнимательный я по жизни, да, Кать? Зато в постели зверь, скажи.

— Ага, тигр мой саблезубый, — тихонько захихикала она, и мне мигом захотелось найти укромный уголок, зажать ее и внимательно так ублажить, но настрой мне сбило появление госпожи Камневой.

— Принимайте, папаша, наследника! — уверенно сунула в неуклюже подставленные лапы та же сестра небольшой сверток одеял голубого цвета. Второй такой же, но розовый держала бледная, осунувшаяся, но улыбающаяся счастливо погремушка.

— Папаша! — окликнула медсестра намертво зависшего Камнева, что прилип глазами к лицу жены и так и стоял истуканом, часто сглатывая.

Ручищи, в которые вложили его сына, вдруг затряслись. Мама дорогая, совсем расхерачило нервами мужика. Чего так колбасит-то? Нормально же все, радуйся давай. Вот я точно сразу гулянку закачу, когда Катька мне… Но будет это нескоро, нам и так по кайфу.

Катька бросила меня и торопливо подошла к Яру, аккуратно забрала младенца и кивнула мне на Роксану. А чего сразу я? В смысле… как это в руки-то брать?

— Уронишь — убью! — пригрозила мне Камнева, зыркнув страшно, передала-таки почти невесомую дочь и подошла к, видно, молнией к месту прибитому мужу.

Я с опаской глянул на мелочь, и та ответила мне пристальным взглядом глаз-щелочек. Бля, аж мороз по хребтине. Роксана обхватила ладонями щеки супруга-истукана, он покорно склонил башку, хотя я думал, вообще на колени бухнется, и они так стояли с минуту, соприкасаясь лбами.

— Домой нас заберешь, гризли? — наконец спросила погремушка, и только тогда ее муж отморозился.

Кинулся ко мне, отнял дочь, потом подскочил к Катьке, принял на второй локоть сына и понесся на выход вслед за женой. Ну и слава тебе господи, что-то я аж вспотел держать его сокровище.

* * *

— Слышь, Колян, ты кончай дурить и глаза заливать! — рявкнул я, обозрев бардачище, что устроил этот говнюк в лесной избушке Камневского деда. Еще и холодрыга, чуть не