Но надолго ли сохранится это зыбкое равновесие? Информация о том, что немцы начинают перебрасывать боеспособные части со своего южного фланга, говорит, что нет. Наверняка у фашистов скоро прибавится и авиадивизий, и нам опять придётся при виде любого самолёта кидаться в укрытие, чтобы пережить очередной налёт вражеской авиации. Дивизию Черных переброшенные с других участков фронта самолёты люфтваффе раздавят в два счёта. Наши с большим трудом восстановленные ПВО не смогут на равных бороться с многократно увеличенным самолётным парком люфтваффе. Для человека, прошедшего обучение в военной академии, наше безнадёжное положение было неоспоримо, но Юрка Черкасов, имевший память о другой реальности, за плечами которого был эскадрон, не унывал. Не так уж всё было плохо – тысячи и тысячи советских людей встали в полный рост и готовы были отдать свою жизнь, чтобы уничтожить эту коричневую чуму. И убить их, имевших оружие, артиллерию и тяжёлые танки, было не так уж и просто. Окружения мы не боялись, и так были в котле. А значит, любимая и отработанная немцами тактика фланговых ударов против нас не прокатывала. Остаётся у фашистов единственное средство нас уничтожить – лобовое столкновение. Где сила силу ломит. Несомненно, у вермахта сил больше, и он нас, в конце концов, задавит. Но это нас, а остальную Россию ему в этом случае победить не удастся. Время будет упущено, и Красная Армия, получив время для передышки и перегруппировавшись, раздавит всю эту нечисть в их логове – в Берлине. Вот в этом я видел свою задачу, как командующий 10-й армии, как русский человек.

Вот такой я сделал анализ обстановки и свою роль в ней за то короткое время, пока шёл к единственному бронетранспортеру, стоявшему на центральной площади теперь уже нашего города. Шерхану и рязанцам приказал организовать охрану ратуши и ждать подхода ребят Ломакина. С собой взял только Лисицына, ну и в бронеотсеке «ханомага» в оптический прицел следил за окружающей местностью Якут. Ну и пулемётчики бронетранспортёра тоже внимательно следили, но так ювелирно сработать, как Якут, они бы не смогли. Так что я не настолько самоуверенный генерал, чтобы без страховки, в одиночку общаться с гитлеровцами. Если бы кто-нибудь из фашистов меня раскусил и начал дёргаться, тут же получил бы от Якута пулю в лоб. Подойдя к бронетранспортёру, я приказал выглядывающему из бронеотсека Якуту:

– Сержант Кирюшкин, можешь вывешивать над бронетранспортёром красное знамя, фашисты ушли, и мы едем на НП подполковника Ломакина. Но сначала, конечно, к нашему вездеходу – там хоть оденемся как люди!

На своё командирское место я уселся с чувством выполненного долга, хоть и с расшатанными нервами. Когда «ханомаг» тронулся, попытался их хоть как-нибудь успокоить. Для этого я знал только единственное средство – сон. Вот я сразу же и провалился в небытие, хотя понимал, что моё терапевтическое средство будет очень недолгим. Слишком расстояние до «хеншеля» было небольшим – максимум 15–20 минут неспешной езды на бронетранспортёре. Так и оказалось, через 18 минут по моему хронометру я уже переодевался в генеральскую форму, а ещё через десять минут начал давать разнос подполковнику Ломакину и некоторым другим командирам, которые ещё копались на своих старых позициях, хотя город был уже взят. Из-за их нерасторопности основные силы бронедивизиона всё ещё находились в городе, и в случае непредвиденной опасности командарм остался без мобильного резерва.

Спустив пар и этим завершив терапию, начатую коротким сном в бронетранспортёре, я занялся основным делом, ради которого и появился в Острув-Мазовецка. А именно организацией горячей встречи немецким дивизиям, брошенным для нашего уничтожения. Сейчас я знал об одной такой. Тем горячее будет встреча дивизии СС, и стволы гаубиц не так раскалятся. С моей стороны участие в организации огненного мешка для фашистов сейчас заключалось в стимулировании командиров гаубичных артполков к быстрейшей разгрузке многотонных пушек из вагонов и немедленной транспортировке их на позиции. Когда охрип на этой стимуляции, направился на позиции, затем проконтролировал возведение НП и оборудованные проводной связью пункты корректировщиков огня. Во всех этих передвижениях меня сопровождал Якут – главный эксперт по качеству маскировки посещаемых объектов. Благодаря его зоркому глазу и замечаниям по маскировке, ещё несколько артиллерийских командиров получили по фитилю в задницу. Моё постоянное беспокойство по поводу возможного появления в небе немецких бомбардировщиков вылилось, в конце концов, в очередную поездку к железной дороге. К месту, где разгружались эшелоны, перевозившие артполки РГК.

Но там подгонять никого не требовалось, люди и так работали на пределе человеческих возможностей. Посчитав, что своими криками я могу только повредить делу, направился на станцию Острув-Мазовецка. Там происходила разгрузка эшелона с боеприпасами для гаубичных артполков РГК. Ехал и думал: «Вот там-то я оторвусь по полной. Наверняка бывшие советские военнопленные, которых дивизия Вихрева отбила у немцев в районе Замбрува, работают шаляй-валяй, так же как и воевали в своё время. Я им покажу, как родину любить и как сдаваться в плен!»

Недалеко от станции пришлось, ломая хлипкий забор, загонять «хеншель» в какой-то палисадник, маскируясь под развесистой яблоней. Реакция красноармейца Синицына была как обычно мгновенной, когда я, заметив в небе два «мессершмитта», заорал:

– Воздух!

Когда выбрался из кабины «хеншеля» и внимательнее пригляделся к самолётам, то увидел на крыльях красные звёзды. Это ребята Черных, как мы и договаривались с генералом, охраняли небо над Острув-Мазовецка. Последние силы авиадивизии были брошены на то, чтобы на земле достойно смогли подготовиться к встрече с врагом. Матеря себя, я начал забираться обратно в кабину «хеншеля», выглядывающему из прорехи в тенте Шерхану крикнул:

– Ложная тревога. Сидите там, в кузове, не дёргайтесь – сейчас поедем дальше.

То же самое сказал и оставшемуся в кабине Лисицыну. Было, конечно, желание наорать на парня, переложив на красноармейца ответственность за задержку и этот кульбит с порчей имущества гражданского лица, но это было несправедливо. В следующий раз парень будет опасаться сделать что-нибудь не так, и мы действительно можем попасть под бомбёжку. Лучше уж грызть себя за мнительность, перенесение в реальную обстановку тех страхов, которые бродят в моей голове. Накрутил себя неизбежными налётами немецкой авиации, вот тебе и пожалуйста, теперь каждой тени боюсь.

Наверное, ругань самого себя благотворно сказалась на моём настроении, так как, прибыв к эшелону, который разгружали две маршевые роты, сформированные из бывших пленных, я уже не придирался к бойцам. А с сочувствием смотрел на этих измождённых людей, которые, надрываясь, тягали тяжеленные гаубичные снаряды. Грузили их в основном на трофейные грузовики, которые мы отбили у немцев уже в ходе этого наступления. В перевозке снарядов участвовали и «ханомаги» бронедивизиона. Мой приказ на перевозку снарядов бросить все наличные транспортные средства скрупулезно выполнялся.

Влезать в процесс разгрузки я передумал. Зачем? Если тут и так всем командовал надёжный человек. Звонкий голос Бульбы, доносящийся от середины эшелона, ни с каким другим не перепутаешь. Естественно, я направился переговорить со своим боевым братом. Уж кто-кто, а Бульба наверняка знал, успеем ли мы разгрузить оба эшелона со снарядами до темноты. При свете прожекторов это делать не хотелось. Такая иллюминация наверняка привлечёт внимание немецких ночных воздушных охотников. Ночью небо было их, наши истребители в тёмное время суток не летали. Квалификация у лётчиков была не та, чтобы бороздить ночное небо на трофейных истребителях.