Вдруг Паровозик спохватился и полез в мой рюкзак, который прихватил с собой из школы:

— Э-э… кеды твои… — Он вытащил на свет мои "олл старз". — Я их тоже из раздевалки забрал. Думал, в классе тебе отдать. Извини.

— Ничего. Спасибо, — я поставил чашку на тумбочку у кровати и натянул плед повыше на ноги. Тотте, использовавший складки, как полосу препятствий для солдатиков, раздраженно стукнул меня по коленке.

— Сиди тихо, Джек!

— Есть сидеть тихо! — поднял я руки вверх.

— За тобой директриса приходила на немецкий, — подал наконец голос Томас.

Ясно. Наверняка будет отчиму названивать. Или письмо по родительскому интранету пошлет.

— Как там Каспар? — я помогаю Тотте заново расставить солдатиков. Стараюсь, чтобы голос звучал равнодушно.

— Ты ему бровь разбил и скулу, — Паровозик шмыгнул носом. — Когда об стенку приложил. И изо рта у него кровь текла. Что еще — не знаю. Физрук его в травмпункт повез.

Изо рта — это зубы или что-то хуже? Я глянул на свои рассаженные костяшки. Уж больно много было на кафеле кровищи.

— Не везет парню, — усмехаюсь, но в уголках губ предательская дрожь. — Все его в табло лупят. Совсем некрасивый скоро станет.

Томас помолчал немного, а потом говорит:

— Я вот уже почти два месяца с тобой за партой сижу, Джек, а кажется, тебя совсем не знаю. Не понимаю, что ты за человек. То ты заботливый, добрый, немного застенчивый, несправедливость не выносишь, слабых защищаешь. А то, как вселяется в тебя что-то… Что-то темное. И ты становишься жестоким, циничным, и даже не злым, нет. Бесчувственным каким-то. Ну вот зачем ты с Каспаром сегодня так? — он мучительно скривился и потер прыщавый лоб, будто хотел избавиться от засевшего там воспоминания. — Это же была просто шутка!

Мне как будто холодной ладонью по спине провели, от загривка до копчика.

— Ты чего? — говорю. — Это не шутка была, а стеб. С этого все начинается. Сначала тебя стебут, потом гнобят, потом… Да ты сам все знаешь!

— А что такое гнобят? — спросил Тотте и поставил ракетную батарею мне на коленку.

Томас вцепился длинными пальцами в шевелюру, пискнул:

— Надеюсь, ты никогда этого не узнаешь.

— Почему? — мальчишка удивленно взглянул на брата.

Я стал потихоньку вылезать из-под пледа, стараясь не порушить Тоттовы армии.

— Ладно, пойду я.

— Нет! — Томас вскочил со стула. — Нет, не уходи! Я не это имел ввиду. Я только хотел… — он плюхнулся на кровать рядом со мной, опрокинув шеренгу пехотинцев. — Ну, если тебе нужно поговорить с кем-нибудь… Или если у тебя проблемы… В общем, ты всегда можешь на меня рассчитывать.

— А я уйду от вас на пол! — заявил Тотте, скидывая весь личный состав на палас. — Ни минуты не можете посидеть спокойно, мелюзга!

Я улыбнулся, но улыбка вышла кривой.

— О своих проблемах я с психологом разговариваю.

Томас тряхнул кудрями:

— Это не то. Просто знай, что мне ты все, что угодно, можешь рассказать. Как другу. Я могила, — он сделал движение рукой, будто застегивал на молнию рот.

Я сделал вид, что заинтересован войнушкой, устроенной Тотте на полу.

— Я это ценю, бро, но рассказывать нечего. У меня все ништяк.

— Точно?

Я кожей чувствовал его взгляд, но что я мог сказать? Знаешь, друган, меня отчим трахает, и от этого мне хочется кого-нибудь убить?

Тут тренькнул Томасов телефон. СМСка вроде. Он слазил в карман, потыкал пальцем, и комнату заполнил фоновый шум и едва разборчивые вопли:

— Фак, мэн, Джек Каспара убивает!

— Снимай быстрее!

— Вот он, вот он…

Паровозик торопливо шлепнул по экрану, оборвав запись, но я уже все понял:

— И тебе прислали, да?

Он понурился прыщами:

— Да. Уже второй раз. Первый раз от Луизы пришло, а вот теперь от Андреаса. Одно и то же видео. Похоже, оно по кругу гуляет.

— Можно? — я протянул руку к телефону.

Что тут у нас? Так, голый Каспар на полу, кроваво-водяной коктейль, мое лицо — остальное Андреас заслоняет — зато наезд крупным планом. Блин, просто типичный отморозок. Сам бы себя испугался ночью на темной улице. Потом все заслоняет толпа спасателей во главе с физруком. Камера трясется, в нее попадают пол, чьи-то ноги и рюкзаки, потолок, и наконец мой ничем не прикрытый зад. Блин, быстро же я улепетывал. Вот могу ведь, если захочу. Мдя, от такого вещьдока не отвертишься.

— Хьюстон, у нас проблема, — протянул я.

— Хочешь, оставайся у меня ночевать.

— Чего? — я думал, что ослышался, но Томас смотрел на меня абсолютно честными глазами.

— Я же знаю, тебе не хочется домой идти. И… может, я ошибаюсь, но мне кажется, отчим твой — не меньший козел, чем мой отец.

Я тупо сидел с открытым ртом, и глаз у меня дергался. Подбитый. Откуда, мля?..

— Что, я не прав? — Томас приподнял ногу, давая проезд колонне военной техники. — Просто когда ты о нем говоришь ты… ну, напрягаешься что ли весь. И взгляд отводишь.

— Ты чо? — я прикрыл ладонью опухшее веко. Да кончай уже дергаться, блин! — Насмотрелся "Обмани меня"?

Психолог хренов!

— Есть немного, — смутился Паровозик. — Так что, останешься ночевать? У меня никто не ночевал с тех пор, как мы сюда переехали. Тотте еще не родился тогда.

Я задумался, покусывая ноготь большого пальца. Передо мной стояла дилемма. Знаете, что это такое? Нам рассказывали на обществоведении, и понял я это так. Дилемма, это когда, чтобы ты ни выбрал, тебе жопа. Разница только в том, обычная это жопа или глубокая.

— А что твоя мать скажет? — поинтересовался я.

— Да она обрадуется, — замахал крыльями Томас, — что у меня наконец-то друг появился.

— Даже такой? — я ткнул в глухо пульсирующий фингал.

Паровозик немного сник:

— Вообще-то, мать после ужина таблетки принимает и отключается. Так что навряд ли она вообще заметит, остался ты или домой пошел.

Мдя, веселуха однако.

— Ладно, — решился я. — Останусь до завтра. Только при одном условии.

Томас насторожился.

— Я помогу тебе готовить ужин.

На ужин мы сочинили макароны с мясным соусом. Макароны варил я, поэтому вышли они слипшиеся и подгоревшие. А все потому, что мне пришло в голову спросить Паровозика, правда ли, что Лэрке лежала в дурке.

Оказалось, она действительно не ходила в школу несколько месяцев — в начале седьмого класса. А когда вернулась, стала странная. Не говорила почти, от всех шарахалась. Бродила во время уроков по коридорам или вокруг школы. Одни говорили, что у нее депрессия. Другие, что крыша поехала, и что она видит призраков и разговаривает с ними. Кое-кто пытался ее чморить в начале, но она не плакала, не огрызалась, не убегала, только смотрела на всех такими глазами, будто видела, по выражению Томаса, "смерть, стоящую у них за спиной". Короче, от девчонки быстро отстали, а потом все как-то пришло в норму. Но в классе она по-прежнему ни с кем почти не общалась, только если учителя задавали групповую работу.