— И в связи с этим у меня две версии, — вновь постучал по столу Андрей. На этот раз в точках-тире слышалось: спасите наши души! — Во-первых, мальчик мог видеть то, что видеть ему не стоило.

— Ему шесть лет! — попытался возразить Трубецкой, но тут же кивнул.

Шесть лет — возраст, когда детей всерьез не воспринимают, но они уже все видят, все слышат, все запоминают. А потом рассказывают. Не тем, кому надо.

И это действительно могло оказаться поводом. Поводом избавиться от возможной проблемы раз и навсегда.

— Вторая еще неожиданнее, — продолжил Андрей, дав князю до конца проникнуться уже сказанным. — Я тут покопался в грязном белье Варлановых и выяснил, что у старшего внука Афанасия Егоровича конфликт стихий. Блокировка одной из них способна привести к серьезным проблемам со здоровьем — обе стихии сильные. Остается исключение из списка наследников и проверка на одаренность остальных претендентов.

— И как это связано с мальчишкой? — продемонстрировал работу мысли Трубецкой.

— На первый взгляд, — грустно улыбнулся Андрей, — никак. Но вы обратили внимание, что в чертах лица ребенка нет ничего от родителей?

— Божья Матерь! — обескураженно глядя на него, выдохнул князь. — Уж не думаешь ли ты, что жена нагуляла мальчишку, Виталий об этом узнал и теперь вынужден избавляться от ублюдка, чтобы все это не выплыло наружу?

— Мы привычно ищем заговоры, — скривился Андрей, — но ведь есть и более простые объяснения. Вы знаете характер Афанасия Егоровича. Достаточно намека на приблудную кровь в его роду, чтобы младшенький вылетел на вольные хлеба. И куда он пойдет, когда ему перекроют все дороги? В дворники?

Трубецкой поднялся с кресла. Отошел к бару. Достав бутылку и стакан, плеснул на дно коньяка. Выпил. Не залпом, что более соответствовало ситуации. Медленно, смакуя.

Андрей наблюдал за князем и продолжал думать.

Варланов, который дипломат, темной лошадкой для них не являлся — весь на виду. Не без нюансов, конечно, но все связаны с его деятельностью, так что оправдывались сложившимися обстоятельствами.

Но кое-что смущало. Не тогда, когда услышал в первый раз. Сейчас, когда история развернулась иной стороной.

Рассказ Саши о происходившем в поезде и ее слова о поразительном спокойствии отца.

Даже на косвенную улику не тянуло, но ведь не отпускало, требуя присмотреться внимательнее.

— Мой боец к работе готов, — когда Трубецкой вернулся к столу, продолжил Андрей. — Какая бы версия ни подтвердилась впоследствии, выведя мальчика из игры, мы развяжем себе руки.

— А за репутацию не боишься? Вас в плане охраны держат за эталон. А тут такой конфуз.

В этом князь был прав. Заработать репутацию трудно, а вот испортить…

— А если устроить все в полицейском управлении? — Заточенный на поиск решений мозг тут же выдал новый вариант. — Им не привыкать, а мы вроде как и ни при чем. Еще и выиграем.

Трубецкой сел, передвинул лежавшие перед ним бумаги.

— Игнат с Ревазом вошли в команду, — подняв голову, посмотрел он на Андрея.

Андрей кивнул — в курсе. Его возможности, конечно, скромнее — не ему тягаться с сетью, раскинутой князем, но на то, чтобы отслеживать движение тех, кого называл друзьями, их вполне хватало.

— Звонил князь Багратион, — вновь заговорил Трубецкой.

Андрей был уверен, что история с женщиной, у которой теперь уже бывшие родственники пытались выкрасть дочь, получит свое продолжение, но чтобы так быстро…

— Что хотел? — чуть подался вперед он.

Князь Давид Багратион был фигурой. Тем, кто хоть в малой степени затрагивал его интересы, обычно очень сильно не везло.

— Сетовал на то, что некоторые князья начали зарываться. Насколько я понял, прощупывал, как отреагирует Москва, если он займется чисткой авгиевых конюшен.

— Прощупал? — аккуратно полюбопытствовал Андрей.

Это была уже не сфера его интересов, но…

Там сейчас находились Игнат и Реваз. Любая информация могла оказаться жизненно необходимой.

— Значит, так. — Князь твердо посмотрел на него. — Операцию в полицейском управлении визирую, но подробный план должен быть у меня до конца дня. А что касается, прощупал или нет… Государь высказался ясно: закон и порядок. И если его кто-то не понял…

Андрей только кивнул.

* * *

Ночью я спала плохо. Волновалась.

В больнице мне все знакомо — до того как начала работать сама, пропадала у отца, — но беспокойство все равно присутствовало. Какой окажется старшая медицинская сестра, которой предстояло подчиняться? Как примет дополнительную заботу, которой я вынужденно стану?

А вот утром как отрезало. Не скажу, что была спокойна как удав, но лишних эмоций точно не испытывала.

Дом мы с Людмилой Викторовной покинули ровно в семь, только и перехватив, что по чашке кофе и пару оладий.

Она — проспала, а я решила не нагружать желудок. Кто знает, насколько суетным получится день. Уж лучше немного поголодать, чем прихватит живот ненароком. Я, конечно, целительница, но с собой обычно работать сложнее, чем с другими.

— Больница Святого Лаврентия — благотворительная. Контингент разный. Для совсем пропащих — свое отделение, но и в основном корпусе проблемных хватает. Имеются и платные палаты. Как ты понимаешь, со своими порядками.

Я промолчала. Мне приходилось работать и с вшивыми, и с лишайными, и с чахоточными. Лекарский дом, который курировал отец, тоже принимал всех. Для способных заплатить за хорошо оказанную помощь — отдельное здание с соответствующей обстановкой, аппаратурой и уходом. Но и во втором, куда мог прийти и нищий, на произвол судьбы не бросали. Для особо серьезных случаев чаще всего только паллиативная помощь. Ну а со всем остальным обычно справлялись.

— Пойдешь в хирургическое отделение. Старшая медицинская сестра — Рахима Симбаевна. Постарайся имя-отчество запомнить. Она женщина опытная, но несколько самолюбивая. Род Келмагамбетовых у казахов не последний. Она это помнит и чтит.

— Рахима Симбаевна, — не ошибившись, повторила я.

Спасибо учителю риторики. На уроках нас учили не только умению грамотно донести свою мысль до собеседника, но и артикуляции.

— Умница, — бросив на меня взгляд, подбодрила Людмила Викторовна. — Задания будешь получать только от нее. Тебя там, конечно, попытаются припахать, но ты сильно не поддавайся. Помочь, если по силам, помоги, но за других работу не делай.

— Я поняла, Людмила Викторовна, — улыбнулась я, вспомнив свой опыт.

Да, новеньких в лекарских домах не жалели. Не сумеешь поставить себя сразу, так и останешься на побегушках.

Мне было тринадцать лет, но это никого не остановило. Первые дни нагружали так, что я едва дорабатывала свою короткую смену, приползала домой и падала без сил. Ни есть, ни пить, ни заниматься… Только спать, мечтая об одном — чтобы все это скорее закончилось.