До Шаффенхаузена от деревни Рэ один день пути, даже меньше, и идти по самым заселённым землям. Большой обоз тащить нет смысла, всегда можно взять нужное в деревнях по дороге. И снова, по негласно сложившейся в его войске традиции, солдаты рассчитывали на день отдыха. Ему это не нравилось, кавалер буквально физически чувствовал время. Кожей ощущал, как оно утекает. Но всё-таки решил дать людям отдохнуть. Один день — Бог с ними, пусть побездельничают. Тем более, что его, да и всех офицеров волновал один вопрос. И опять это был вопрос пороха.

Кажется, взяли его много, к хорошему, привезённому с собой, добавили плохого, взятого в арсенале Висликофена. Но за два дня пальбы пушки сожгли четверть того, что было. Большие пушки были неуёмны в потреблении зелья. Что ни выстрел, то полведра, что ни выстрел, то полведра. Часть ядер, которыми били забор лагеря, потом подобрали, а порох-то не вернуть. Хоть Шаффенхаузен стены и ворота, по утверждению Дорфуса, имел старые, но вдруг дело затянется. Не пришлось бы потом бросить дело на полдороге и отходить к Висликофену из-за того, что кончился порох.

Да, всё было непросто, и сколько он ни побеждал, проще не становилось. А деньки-то каждый вечер улетали, вечер пришёл — день улетел. И до окончания контрактов большинства его людей уже меньше месяца. И теперь они, солдаты и офицеры, потратят ещё один принадлежащий ему день на свой отдых. Всё, что он мог сделать, так это отправить большой кавалерийский дозор с опытным офицером во главе в сторону Шаффенхаузена, чтобы они разведали дорогу хотя бы на половину дня пути. Ну, хоть что-то.

Едва сдерживаясь, чтобы не срываться на окружавших его людей, приказал взять пленных и похоронить всех убитых. После пошёл с Брюнхвальдом смотреть, что взяли в лагере врага. И вдруг — удача, один из пленных просил его о встрече. Среди пленных наёмников ходили слухи, что Эшбахт всех их перережет, местных даст выкупить, а наёмников побьёт. Поэтому этот немолодой солдат и очень хотел тайно встретиться с Волковым. Генерал согласился. И солдат сказал, что он женат на молодой бабе и что у него двое малых детей, что без него они пропадут, поэтому он просил кавалера отпустить его. И за то он скажет, где генерал Каненбах спрятал полковую казну. Пленный оказался знаком с конюхом генерала Каненбаха и помогал ему в том. Волков сразу обещал отпустить его. И солдат указал место у восточной стены лагеря.

Сундук тут же откопали и сломали замок. И там оказалось шесть тысяч двести двенадцать отличных монет местной чеканки, которые по весу почти не уступали талерам Ребенрее. Как и обещал, кавалер отпустил солдата. Но это серебро никак не решало вопросов с порохом. Он всё ещё сомневался, что имеющегося у него зелья хватит на штурм столицы кантона. Поэтому и ел кавалер в тот день не хорошо. Без удовольствия.

Перед сном его немного порадовали кавалеристы. Вернувшись из рекогносцировки, они сказали, что за весь путь почти не встретили отрядов горцев. Был один маленький отряд, но он при их приближении спрятался в небольшой деревне, бросив две телеги обоза. Офицер-кавалерист в деревню за ними не поехал, лишь сжёг телеги и забрал лошадей.

А до рассвета Волков собрал офицеров на совет. Просил их высказать мнение. И все согласились идти на Шаффенхаузен с тем порохом, что есть, так как возвращаться в Висликофен за зельем — это потерять четыре дня. Возник вопрос, что делать с пленными. Роха предлагал порезать хотя бы наёмников, чтобы не отягощать войско. Но Волков отказался это делать. Он хотел, чтобы инициатором резни были люди Бреггена, а не он. Пусть люди кантона сами откажутся от наёмников. Мало того, он послал к пленным Максимилиана, чтобы тот сказал им, что генерал — человек богобоязненный и лишней крови человеческой не желает, поэтому он отведёт их к Шаффенхаузену, и там наниматели пусть их судьбу и решают. Максимилиан пришёл и сказал, что пленные наёмники после слов его стали грустны, так как не верили они, что кантон Брегген к их судьбе проявит участие, а не наплюёт на них, как это уже бывало. Раненых врагов убивать не стали, бросили у деревни, он велел взять с собой лишь раненых офицеров.

В общем, ещё по росе и утреннему туману войско вышло и от деревни Рэ свернуло на юго-запад к Шаффенхаузену.

— Пусть все, кто верит в Господа всемогущего, помолятся, чтобы даровал нам помощь в дороге и деле ратном, — распорядился генерал и сам был для всех примером.

До города дошли с трудом, дорога стала камениста и шла всё вверх и вверх, а ближе к Шаффенхаузену стала ещё и извиваться, кони сбивали копыта, но тянули и тянули пушки и телеги. Даже привыкшие к его походам солдаты, и те подустали.

— Скажите людям своим, что дело это последнее, коли возьмём город, так повернём вниз к реке, — Волков, видя, как измотаны его солдаты, говорил это офицерам.

И не врал им, в общем кампания подходила к концу, он чувствовал, что людям приходится делать над собой усилия, чтобы двигаться. Генерал боялся, что боевой дух слабнет в его войске с каждым днём, и солдаты всё больше ждут окончания своих контрактов.

Подошли к Шаффенхаузену, а город-то не прост. Волков даже обозлился на Дорфуса, почему он говорил, что город слаб. Где он слаб? В каком месте? С какой стороны к нему подступиться? Стены слабы, низки, башни стары, мосты сто лет не поднимались? Так всё это городу и не понадобится, если в нём найдётся тысяча людей, что не захотят Шаффенхаузен сдать.

Южной стеной город повёрнут к большой горе. Так и уходит на неё своим южным краем и самой южной стеной. С запада и севера его обтекает река, хоть и мелкая из-за сухого лета, но весьма быстрая.

Через неё было два моста. Большой деревянный и малый старый каменный. В том-то и дело, что мосты были. Один сожгли, второй разломали частью. Горожане, наученные горьким опытом Висликофена, уж постарались. Они и стену северную, что была за рекой и с большими воротами, вроде как стали укреплять.

Приехал Пруфф, он всегда прибывал последний — капитан не отходил от своих пушек, а они всегда тянулись в конце колонны — встал рядом с офицерами и, лишь взглянув на город, сказал:

— Дурни, укрепляют эту стену, и пусть, мы её бить не будем. Пушчонки у них там… Раз, два… Три, кажется, пушки вижу, затеют возню, а я тут много ниже их пушек буду. Да и далеко по стене бить, ядра будут силу терять.

Его уверенность в словах, его тон сразу приободрили офицеров, но полковник Брюнхвальд спросил:

— А какую же будем?

— Так восточную, вон и горка хорошая есть, почти что со стеной вровень, — сразу отвечал артиллерист. Он махнул плетью на восток, — вон, оттуда бить будем, я ещё с дороги приметил, что стена там крива. Древняя стена, долго не простоит.

— А пушки? — спросил Волков, разглядывая город врага, — они же их перетащат на восточную стену.

— Обязательно перетащат, — обещал Пруфф, — так что подраться придётся.

— А победите? — с некоторой неуверенностью спрашивал генерал.

— А как иначе? У нас картауна есть, у них калибры маленькие, картауне не чета, да и пушкари, — артиллерист поморщился, — когда эти городские олухи стреляли в последний раз? Неведомо. А у моих людей так звон от пальбы в ушах уже сколько времени не унимается? Поглядите на их одёжу, там места нет без прожжённых дыр. Нет, моим людям эти городские не ровня.