– Я же говорила! У вас здесь лежит кто-то из родственников?

– Да, дочка, ее только что прооперировали.

– О, понимаю, – сказала женщина уже более мягким тоном. – И сколько ей?

– Скоро будет восемь.

Как они будут праздновать ее следующий день рождения?

– У меня тоже есть дочь, Виржиния. Она адвокат, живет в Портленде, по крайней мере, последнюю весточку от нее я получила оттуда. У вас много детей?

– Трое. Двое мальчиков и вот Синди, младшая.

– Прямо как у меня, только моим чадам уже перевалило за тридцать. Вы здешняя, нет? Что-то ваше лицо мне не знакомо.

– Да, у меня дом в двадцати километрах отсюда. А в Эмпорию, честно признаться, я выезжаю крайне редко. Впрочем, городок совсем небольшой, и странно, что мы с вами до сих пор не встречались.

– Да уж. А я вот целый месяц торчу в этой больнице. У моего второго мужа, Терренса, рак легких в последней стадии, боюсь, ему уже недолго осталось.

– О, сочувствую, – сказала Норма.

– Не берите в голову, такова жизнь, как говорится. – Диана усмехнулась, но в ее усмешке угадывалась боль. – А с детьми я не виделась много лет. Они, видно, забыли, что у них есть мать, понимаете? В конце концов и такое забывается.

– Нет, не думаю, – проговорила Норма и тут же вспомнила про Томми.

– Короче говоря, они так и не смирились с тем, что я бросила первого мужа ради Терренса. Все они живут теперь далеко, и время ничего не изменило. Но я не жалею, поскольку последние десять лет, что мы прожили с ним вместе, буду помнить всегда. И детям своим желаю того же самого. Только благодаря Терренсу я наконец вырвалась из этой страны, побывала в Европе, в Азии… Ну а теперь он лежит на больничной койке с аппаратом искусственного дыхания и даже не может выговорить мое имя. Его голоса мне сейчас больше всего и не хватает. Правда, иногда мне выпадает счастье полюбоваться его добрым взглядом, когда я прихожу с ним повидаться. Это придает мне сил, и я держусь. Впрочем, мне тоже недолго осталось.

Норма положила ладонь на ее руку.

– Боже мой, – сказала Диана, – я как те бабки, которые готовы плакаться в жилетку первому встречному, едва успев поздороваться!

– Не расстраивайтесь. А вы пытались созвониться с детьми?

– Нет, хотя, может, и надо было… Терренс уж больно переживал, что все так вышло, хоть и не по его вине, но он очень старался с ними подружиться. Иногда я думала, как бы все обернулось, останься я с их отцом и будь мои дети сегодня мне ближе. Я просто бросила нелюбимого человека ради того единственного, которого полюбила и буду любить всегда. Жизнь, в сущности, это лишь вопрос выбора. Хотя я, право, не знаю, что будет со мной, когда его не станет. Неизвестность всегда пугает. А вы замужем?

– Была когда-то, давным-давно.

– Могу представить, какие толпы поклонников вас окружают, ведь вы просто красавица.

Норма была польщена и зарделась.

– На самом деле для меня это уже не так важно.

– Да, понимаю, простите за нескромность!

– Ничего страшного, – сказала Норма, удивляясь в свою очередь, что так запросто разоткровенничалась с незнакомкой.

– Первый раз я приезжала в эту больницу к Рону, моему старшему сыну, он упал с велосипеда и сломал ногу. Ему тогда было лет десять. Как быстро летит время, просто ужас! В детстве он был совсем слабенький, и я постоянно волновалась за него. Впрочем, как все матери, думаю.

Слушая Диану, Норма вспомнила, как однажды учила Томми кататься на велосипеде по грунтовой дороге возле водокачки и как он с победоносным видом поехал один, а она побежала рядом, всячески его подбадривая.

Хотя боялась, что он упадет и расшибется.

А спустя годы она позволила ему пережить настоящую боль, сокрушающую боль, которая никогда не отпустит и будет терзать душу и тело вечно.

– Вы бы видели его взгляд, – проговорила Норма надломленным голосом, – вы бы видели, что с ним сделал этот изверг. Поступить так с ребенком – это же… бесчеловечно.

– О ком вы говорите, Норма? – удивилась Диана, наклонившись к ней.

Осознав, что только что сказала, Норма смутилась.

Разумеется, она говорила о Томми, о своем Томми, мальчишечке, смотревшем на нее с надеждой, что она спасет его, неожиданно открыв дверь в его комнату. Это было десять лет назад.

Словно пытаясь облегчить ей страдания, Диана обняла ее. Норма же, дойдя до крайнего нервного напряжения, разрыдалась.

– Все образуется, – произнесла Диана, проведя рукой по ее волосам. – Так всегда бывает. От слез легчает, не переживайте.

Держась за Диану, Норма поймала себя на том, что ей действительно стало легче. Конечно, все образуется, Томми вернется домой, Синди быстро поправится, и у нее не будет никаких осложнений. А потом они уедут вчетвером, бросят этот ужасный Канзас, Канзас Харлана Хьюитта, обрекшего их на неимоверные страдания.

При мысли об этом Норма разрыдалась еще сильнее, причем без всякого стыда; ее обезоружила доброта, словно исходившая от этой женщины, пахнущей кремом для рук. Норма хотела бы занять у нее хоть капельку силы, хотя она прекрасно понимала, что та вряд ли стала бы ее так утешать, если бы знала, кто она на самом деле.

Однако Норма тут же заставила себя об этом забыть.

Синди лежала на койке в двухместной палате, куда ее перевезли. Норма прошла туда в сопровождении медсестры. Увидев свою крошку, она едва сдержалась, чтобы не закричать.

Лицо дочери непомерно распухло, левый глаз скрывала белая повязка, на нос была наложена шина, щеки и подбородок в примочках. Подойдя ближе, Норма увидела, как сильно у Синди натянулась кожа – она отливала фиолетовым цветом и, казалось, вот-вот лопнет.

Столь жуткое зрелище поразило Норму до глубины души, но она быстро овладела с собой и взяла дочку за руку.

Несмотря ни на что, Синди выглядела умиротворенной, словно боль оставила ее.

– Как прошла операция? – сухо спросила медсестру Норма. – Мне так ничего и не сказали! Я хочу знать точно, что с моей дочкой!

– Понимаю, миссис Хьюитт. Хирурги, которые оперировали Синди, по-моему, сейчас в операционной, но я постараюсь все узнать.

Медсестра взяла историю болезни Синди, висевшую на спинке ее койки, и вышла из палаты.

Оставшись наедине с дочкой, Норма вздохнула и подсела к ее кровати.

– Родная, я лишь хочу, чтобы ты знала: твоя мама здесь, а ты у меня очень смелая девочка, – сказала она, гладя ее по руке. – Все будет хорошо. Я тебя очень люблю.

Но, глядя на лежавшее перед ней неподвижное обезображенное тело, она думала, что говорит в пустоту. Не в силах больше этого выносить, Норма подошла к окну и стала смотреть на трепетавшие за стеклом листья деревьев в парке. Она могла протянуть руку, дотронуться до них и, закрыв глаза, ощутить их свежий запах.