– Кир, ты хочешь пожить подольше?

– Само собой… А почему ты спрашиваешь?

– Для того, чтобы удостовериться, что ты не подвержен всяким нехорошим настроениям.

– Это как?

– Ну, например, у тебя присутствует навязчивая мания покончить жизнь самоубийством.

– Иво, я что, чокнутый!? Чур тебя!

– Вот и я об этом. Ты у нас известный жизнелюб. А потому закрой свой рот на четыре замка и даже под большим бухом не проговорись о том, что тебе рассказал глупый пацан. Иначе жить после этого ты будешь до первого поворота. В городе столько лихачей…

– Иво, ты меня пугаешь…

– Я не пугаю, а говорю чистую правду. Не нужно было тебе, Кир, вытаскивать парня на откровенный разговор. Но теперь уже ничего не поделаешь. Всем нам осталось лишь зарубить на носу, что молчание – золото.

– А не лучше ли вам отсюда уйти? – нахмурившись, резко сказал Кир Кирыч.

– Ты нас выгоняешь? – спросил я с очень серьезным выражением на лице.

– Нет, но…

– Кир, даже если ты прямо сейчас выставишь нас вон, ничего не изменится. Ты стал секретоносителем, милый друг. Тебе объяснять, что это такое, или не нужно?

– Объясни, – буркнул Кир.

– Сначала нехорошие людишки замочат нас с Дейзом, а потом и тебя. На всякий случай, чтобы ты когданибудь не отвязал язык. Но сначала с тобой могут "побеседовать"… с помощью разогретого паяльника. А потом… В общем, понятно, что будет потом. И не помогут тебе никакие связи с высоким милицейским начальством.

На кухне воцарилась гробовая тишина. Именно гробовая – лучше определения того состояния, в котором пребывала наша троица, и не придумаешь. По-моему, Кир Вмазыч совершенно протрезвел.

В этот момент я чувствовал себя последней сволочью. И утешился лишь тем, что у меня и в мыслях не было подставить Кир Кирыча, когда я просился к нему на постой. Я пошел на этот шаг от безысходности. Если бы не болтливость Дейза, инициированная Киром и подогретая водкой, все могло закончиться хорошо.

Но теперь ситуация здорово накалилась. И не только снаружи, но и внутри нашего маленького сообщества. И как она разрешится, можно было только гадать. Какой бес дернул Дейзика за язык!?

Наверное, придется собирать манатки…

– Не ожидал я от тебя такого… такой… – Кир Вмазыч пытался подыскать нужные слова. -…пакости, – закончил я мысль Кира. – Назовем именно так мой нехороший поступок. Прими мои извинения.

Хотя это тебя мало утешит. Но есть хороший выход, который сразу закроет проблему.

– Какой? – в один голос задали само собой разумеющийся вопрос Кир Кирыч и Дейз.

– Позвольте вам это пока не говорить. Как вы успели убедиться, лишние знания очень обременяют человека.

Могу сказать лишь одно: сидите пока в квартире, и не высовывайте наружу даже носы.

– А ты что будешь делать? – спросил Кир.

– Исправлять положение.

– Как именно, ты, конечно, не скажешь… – Кир Кирыч смотрел на меня с подозрением.

– Нет, – ответил я коротко.

– Считай, что ты меня утешил. – Кир тяжело вздохнул.

Я молча пожал плечами. А что еще скажешь?

Кир Кирыч некоторое время сидел, хмуро уставившись на батарею бутылок перед ним, а затем несколько принужденно улыбнулся и сказал:

– Чего носы повесили, други? Есть предложение продолжить наши посиделки. А что касается проблемы…

Чему быть, того не миновать.

– Правильно! – обрадовался Дейз. – Давайте выпьем.

Хмель, который бродил по его жилам, никак не хотел сдавать свои позиции. Даже во время непростого разговора с Киром. Похоже, Дейз уже начал привыкать к постоянной опасности.

Такое состояние с одной стороны имеет положительную окраску, а с другой – заводит в заблуждение, которое может плохо кончиться.

Обычно так ведут себя молодые солдаты-первогодки, побывавшие раз-другой под обстрелом. Им кажется, что если уж их миновали пули, то так будет продолжаться до бесконечности. Из-за этого шапкозакидательского настроения они теряют бдительность, а это смерти подобно.

Я не стал читать моралите. Нужно было в первую голову подбодрить Кир Кирыча. А то он совсем скис. Что поделаешь – тонкая художественная натура…

Право разлить водку по стаканам предоставили мне…

В утренних новостях о несостоявшемся похищении Карантина не сказано было ни слова. Молчали и про убийство Баландина. Что касается какой-то певички… как ее там… ах, да – Илона Лисс – то стоит ли вообще на нее тратить чересчур много эфирного времени? Следствие разберется.

Примерно так высказался достаточно небрежным тоном большой областной чин в погонах на прессконференции, устроенной по поводу какого-то юбилея. Он был очень недоволен на журналиста, который омрачил торжество столь бестактным вопросом.

Все верно: первым делом, первым делом самолеты (как поется в песне); ну, а девушки? – о девушках потом.

Как, впрочем, и о мальчиках.

Чем больше я живу, тем сильнее во мне крепнет убеждение, что для чиновника парод – пустое место. Нуль.

Даже минус нуль. Путается, знаете ли, под ногами серая масса, мешает вершить большие державные дела…

Не буду утверждать, что такое отношение к народу – прерогатива наших доморощенных демократов. Отнюдь.

Во все времена и на всех континентах власть имущие вспоминали про народ лишь тогда, когда под ними начинал шататься трон.

И тогда пускалась в ход беззастенчивая лесть, густо намазанная патриотической патокой.

"Братья и сестры!" – так запел соловьем, когда фашистские танки давили гусеницами безоружных советских солдат, кровожадный тиран Сталин. А уж какие арии исполняют "народные избранники", чтобы всеми правдами и неправдами пролезть в Думу…

Но про то ладно. Истина, повторенная многократно, все равно не становится аксиомой. Мы рабы своих заблуждений. И никуда от этого не деться.

Только человек может наступать на одни и те же грабли много раз. Обезьяне достаточно раз получить по лбу, чтобы больше никогда не приближаться к этому сельскохозяйственному орудию.

Кир Вмазыч напился до положения риз. Первый раз на моей памяти. Мысленно я ему посочувствовал. Когда человек узнает такую, с позволения сказать, "новость", нервное напряжение начинает зашкаливать, и только очень сильные личности могут отнестись к грядущим переменам в судьбе достаточно уравновешенно и спокойно.

Я бы мог во время застолья сказать ему, что не стоит хоронить себя раньше времени, но здраво рассудил, что мои слова будут простым сотрясением воздуха.

Время все лечит. Даже страх за собственную жизнь. Я надеялся, что ситуация разрешится раньше, чем наступит время сжигать за собой мосты.