В разгар министерского кризиса, 21 мая 1862 года друг Роона Клеменс Теодор Пертес составил очень примечательное описание личности Бисмарка в канун его назначения:

...

Пертес в этом кратком обзоре уловил самое главное – двойственность и противоречивость натуры Бисмарка. Я бы усомнился в «абсолютной честности и искренности» Бисмарка. Мы знаем из его собственных свидетельств о том, что он постоянно лгал и родителям, и жене Иоганне, и я не нахожу никаких доказательств того, что христианская вера хоть как-то притормаживала его мстительность. Фон Белов продемонстрировал нам, как мало в сердце Бисмарка было христианской любви. Но Пертес в целом верно предугадал внутреннюю борьбу, которой будет характеризоваться многолетнее пребывание во власти Бисмарка. Современники интуитивно постигали те свойства его натуры, которые могли опустить потомки.

23 мая 1862 года Бисмарк мог сообщить жене о том, что его, похоже, пошлют в Париж, хотя «не исключен и иной исход. Меня чуть было не взяли за бока. Мне надо поскорее уезжать… Им будет легче найти другого министра-президента, если я не буду мозолить глаза»97.

Через пару дней он написал и жене и брату: «Все готовы поклясться в том, что мое место здесь, и если я поеду в Париж, то ненадолго»98. 30 мая Бисмарк прибыл в Париж и 2 июня сообщал Роону: «Добрался я в целости и сохранности и живу, как крыса в пустом амбаре». Он с явным намеком выражал надежду на то, что король подыщет себе другого министра-президента, и объяснял, почему его не устроит пост министра без портфеля:

...

Роон ответил: «Вчера имел возможность поднять вопрос о министре-президенте в высших сферах и встретил ту же реакцию: предпочитают вас, но никак не могут решиться. Что я могу сделать? И чем это закончится?»100 Роон описал безысходную ситуацию, сложившуюся в новом ландтаге, собравшемся первый раз 19 мая 1862 года: только депутатское большинство способно обуздать демократов, а это в данный момент представляется немыслимым: «В данных условиях логично предположить, что сохранится нынешнее правительство»101. Бисмарк прокомментировал: «Это значит, что я не предприму никаких контрмер и маневров… Я не пошевелю и пальцем»102.

В конце июня Роон в некотором возбуждении призывал Бисмарка:

...

Действительно, когда Роон отправлял письмо, Бисмарк приехал в Лондон, где оставался до 4 июля. Во время этого визита в доме русского посла Бруннова он познакомился с Бенджамином Дизраэли, писателем, денди, блестящим оратором, единственным его конкурентом по остроте ума и политической энергии. Дизраэли, уже побывавший в роли и спикера палаты общин, и министра финансов в правительстве лорда Дерби в 1852 году, в те дни находился в длительной оппозиции. Оказавшись вне рамок государственной службы, он возглавил консервативную партию, которая в 1868 году сделала его премьер-министром. Дизраэли аккуратно записал заявление Бисмарка относительно своих политических намерений, сделанное посланником с удивительной откровенностью:

...

По дороге домой Дизраэли проводил до австрийской резиденции посланника Вены графа Фридриха Фицтума фон Экштедта. Когда они прощались, Дизраэли сказал Фицтуму: «Берегитесь этого человека. Он умеет не только говорить. У него дела со словами не расходятся»104.

5 июля Бисмарк возвратился в Париж, где его ждали письма Роона. Посол наскоро и вкратце описал свои впечатления от поездки в Англию: «Только что приехал из Лондона, где о Китае и Турции знают больше, чем о Пруссии… Если мне предстоит пробыть в Париже дольше, то я должен обосноваться здесь с женой, лошадьми и слугами. Я должен знать, что и когда буду есть…»105 А в письме жене, назвав посольский дом в Париже «жутким», Бисмарк изложил предложения, как превратить его в достойное жилище106. Планы на будущее пока оставались по-прежнему туманными. 15 июля Бисмарк писал Роону: «Я не собираюсь бросить якорь в Берлине и давить на короля. Не поеду я домой и по той причине, что опасаюсь оказаться пригвожденным на неопределенное время в каком-нибудь постоялом дворе…»

Тем временем Роон ушел в отпуск. Перед отъездом из Берлина он в письме другу Пертесу с грустью обрисовал свое непростое положение:

...

Действительно, с годами астма, которой страдал Роон, обострялась, и можно сказать, виной его смерти «стала шея».

Бисмарк же отправился проводить отпуск на юг Франции. С 27 до 29 июля он находился в Бордо, а 1 августа – в Сан-Себастьяне. 4 августа Бисмарк прибыл в Биарриц, откуда с удовольствием описывал Иоганне открывавшиеся перед ним «чарующие виды на синеву моря и волны, перекатывающие между утесами к самому берегу и маленькому домику на нем гребни белой пены»108. Здесь он сдружился с князем и княгиней Орловыми и уже вместе с ними две недели наслаждался морем, солнцем и прогулками. Орловы принадлежали к самым высшим кругам русского дворянства. Князь Николай, приятной наружности, обаятельный дипломат, участвовал в Крымской войне, был тяжело ранен, потерял глаз и чуть не лишился руки. Его жена княгиня Трубецкая происходила из еще более аристократической и богатой семьи. Тогда ей было двадцать два года, то есть примерно столько же лет, сколько и Марии фон Тадден в день ее первой встречи с Бисмарком. Нет никаких сомнений в том, что Бисмарк воспылал к княгине той же любовью, которую питал к Марии, запрещенной и недоступной. Они вместе прогуливались, купались, загорали под солнцем, обменивались взглядами. У Бисмарка пробудился интерес к жизни, и он писал Иоганне: