Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Перед нами два Бисмарка: семейный человек, привязанный к домашнему очагу, любящий брат и упорный, расчетливый и жестокий интриган, рвущийся к власти.
Молодого Фридриха фон Гольштейна, приехавшего в январе 1861 года в петербургское посольство на стажировку, поразил безрадостный вид Бисмарка. Позже в мемуарах он описал свое первое впечатление о великом человеке, которого обожествлял, служа под его началом тридцать лет:
...
«Когда я представился ему, он протянул мне руку и сказал: «Добро пожаловать». Он стоял передо мной, вытянувшись во весь свой могучий рост, глядя сухо, без улыбки. Я увидел его именно таким, каким его потом узнал весь мир. Человеком, никому не позволявшим завязать с ним близкие отношения… Тогда Бисмарку было сорок пять лет, он слегка полысел, в светлых волосах пробивалась седина, лицо немного располнело и приобрело землистый оттенок. Он постоянно выглядел сурово-мрачным, даже когда рассказывал смешные анекдоты, что случалось очень редко и только в подходящем обществе. Я никогда не встречал более невеселого человека, чем Бисмарк»74.
Суждение насчет «унылости» Бисмарка могло отражать собственное безотрадное состояние, в котором Гольштейн пребывал последние годы, разочаровавшись в своем кумире, но и холодный прием, оказанный ему при первой встрече, очевидно, произвел соответствующее впечатление на молодого дипломата.
18 января 1861 года тридцать шесть новых пехотных полков, так и не получивших благословение ландтага, пришли со своими знаменами к усыпальнице Фридриха Великого75. Министр-президент фон Ауэрсвальд попросил Мантейфеля поговорить с королем, но Мантейфель высокомерно ответил:
...
«Не понимаю, чего желает ваше превосходительство. Его величество приказали мне устроить военную церемонию. Не хотите ли вы, чтобы я отменил ее только из-за того, что она может не понравиться каким-то людям, сидящим в доме на Денхоф-плац и называющим себя Landtag ? Я генерал, и мне никто не приказывал выполнять инструкции этих людей»76.
Вызывающее поведение Мантейфеля разозлило молодого депутата-либерала Карла Твестена. В апреле 1861 года он опубликовал манифест под названием «Что может нас спасти? Грубое слово»77. Депутат обрушился персонально на Мантейфеля, назвав его опасным политическим генералом, оторванным от армии и не пользующимся ее доверием: «Нужна ли нам битва при Сольферино для того, чтобы избавиться от этого вредоносного человека?»78 Мантейфель потребовал выяснить имя автора, Твестен не стал прятаться, и шеф военного кабинета вызвал его на дуэль, которая состоялась 27 мая 1861 года. Твестен промахнулся, и Мантейфель предложил снять свой вызов, если депутат принесет свои извинения. Твестен отказался, и Мантейфель, гораздо более опытный стрелок, ранил его в правую руку. Когда Мантейфель предложил пожать руки на прощание, Твестен извинился за то, что вынужден дать ему левую руку, сказав: «Вы сами виноваты в том, что я не могу протянуть вам правую»79. Дуэль прославила обоих и придала проблеме отношений с армией эмоциональный характер, чего, собственно, и добивался Мантейфель. Горячий и острый на язык Твестен еще больше разжег конфликт.
Регент был вне себя, когда узнал о дуэли. «Целый ворох неприятностей», – сказал Вильгельм военному министру Роону. Дуэли были запрещены законом, а это был к тому же далеко не обычный поединок: стрелялись шеф военного кабинета и депутат парламента. Вильгельму пришлось снять с должности Мантейфеля и предать его суду военного трибунала. Регент переживал проступок своего самого доверенного придворного как личную трагедию:
...
«Теперь у меня не будет помощника, демократы могут торжествовать – им удалось убрать его с моих глаз; моя семья потрясена. Все это будто специально устроено, чтобы вывести меня из равновесия и запятнать мое правление. Что еще мне уготовили Небеса?»80
В начале июня группа либералов, включая и раненого Твестена, организовала новую партию – Deutsche Fortschrittspartei , Германскую прогрессистскую партию с лозунгами национальной государственности, сильного правительства, парламентского полновластия и местного самоуправления. По сути, это была первая партийная программа в истории Германии81. Новая партия моментально стала самой многочисленной в ландтаге.
Одновременно возник еще один предлог для политической потасовки – коронация Вильгельма I королем Пруссии. Либералы настаивали на том, чтобы он присягал на конституции, Вильгельм напрочь отказался. Он намеревался провести традиционную феодальную церемонию оммажа. Роон решил, что пришла пора действовать, то есть вызывать Бисмарка в Берлин. 28 июня 1861 года военный министр послал Бисмарку телеграмму следующего содержания: «Срочно выезжайте в запланированный отпуск. Periculum in mora (Промедление опасно)». Телеграмма ушла за подписью Морица К. Хеннинга, чтобы Бисмарк сразу понял: она – от его друга Морица Карла Хеннинга фон Бланкенбурга. Изречение Periculum in mora появится впоследствии и в более знаменитых телеграммах 1862 года82.
Бисмарк не стал торопиться с ответом. 1 июля он составил письмо, на следующий день добавил к нему абзац и отправил послание в Берлин, дополнив его еще несколькими фразами, лишь 3 июля с английским курьером. Он не спешил войти во власть, пока не принята его политическая повестка дня. Коронация – слишком тривиальный повод для свержения кабинета Ауэрсвальда, а приоритеты во внутренней и внешней политике расставлены неверно: консервативные за рубежом и либеральные дома. В июльском письме Бисмарк объяснял Роону:
...
«Добропорядочные роялистские массы ничего не поймут, а демократы все извратят. Лучше со всей твердостью отстаивать военный вопрос, порвать с палатой, объявить новые выборы и показать нации, как народ поддерживает своего короля»83.
Письмо свидетельствует: летом 1861 года Бисмарк уже располагал программой действий, которые он предпримет в 1863 и 1864 годах. Никаких уступок либерализму дома, бескомпромиссная борьба за решение военной проблемы в свою пользу – любой ценой и без оглядки на возможные негативные результаты на выборах, агрессивная внешняя политика за рубежом, завоевывающая популярность в народе. «Мы почти такие же тщеславные, как и французы, – доказывал Бисмарк. – Если мы сможем убедить самих себя в том, что нас уважают за рубежом, мы многого добьемся и в своей стране»84. Бисмарк приехал в Берлин, откуда Шлейниц отправил его в Баден, а Роон в это время перемещался совсем в другом направлении. Они просто-напросто не смогли скоординировать время и место встречи, несмотря на экстренную необходимость все обсудить. Как теперь легко договариваться с помощью сотовой связи!
В сентябре, проводя отпуск в Штольпмюнде, Бисмарк изложил свое видение решения германской проблемы в письме близкому другу Александру Эвальду фон Белову-Гогендорфу. Именно в этом послании, на мой взгляд, Бисмарк наиболее ясно выразил и свое презрение к мелким князькам, и собственный особый, нетрадиционный консерватизм. Конечно, надо учитывать, что Бисмарк писал очень близкому другу, тому самому, который выхаживал его, когда он болел, и предписывал христианскую любовь как верное средство излечения от депрессии. Можно представить, что испытывал благочестивый сельский помещик, читая эти циничные сентенции:
