Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я увидел, что невеста в подвенечном уборе завяла, так же как самый убор и цветы, и ярким в ней остался только блеск ввалившихся глаз. Я увидел, что платье, когда-то облегавшее стройный стан молодой женщины, теперь висит на иссохшем теле, от которого осталась кожа да кости. Однажды на ярмарке меня водили смотреть страшную восковую фигуру, изображавшую не помню какую легендарную личность, лежащую в гробу. В другой раз меня водили в одну из наших старинных церквей на болотах посмотреть скелет в истлевшей одежде, долгие века пролежавший в склепе под каменным полом церкви. Теперь скелет и восковая фигура, казалось, обрели темные глаза, которые жили и смотрели на меня. Я готов был закричать, но голос изменил мне{320}.
Мисс Хэвишем – живой мертвец, обитающий в доме, полном мышей и пауков. Вот что видит Пип, юный герой романа, когда заходит в ее столовую:
На самом видном месте стоял стол, застланный скатертью, – в то время, когда все часы и вся жизнь в доме внезапно остановились, здесь, видно, готовился пир. Посредине стола красовалось нечто вроде вазы, так густо обвешанной паутиной, что не было возможности разобрать, какой оно формы; и, глядя на желтую ширь скатерти, из которой ваза эта, казалось, вырастала как большой черный гриб, я увидел толстых, раздувшихся пауков с пятнистыми лапками, спешивших в это свое убежище и снова выбегавших оттуда, словно бы в паучьем мире только что разнеслась весть о каком-то в высшей степени важном происшествии.
Старые девы – или, скажем так, старые пряхи, если исходить из того, что слово spinster ныне приобрело уничижительное значение, – кажется, обречены водить компанию с пауками. И те и другие в одиночку усердно плетут свои сети, расставляя смертельные ловушки для своих жертв. Мальчик Пип оказывается чем-то вроде мушки, заманенной в кишащее пауками поместье мисс Хэвишем. Большие надежды Пипа и утраченные иллюзии мисс Хэвишем – две яркие истории о несчастной любви. В романе с размахом описаны леденящая кровь участь старой девы и страшная жестокость ее козней.
Старые девы – парадоксальным образом одновременно очень приметные и вместе с тем невидимые существа. Они всегда на виду как объект насмешек, жалости, отвращения и презрения и всегда в тени из-за их малой социальной значимости. Их всегда считали лишними, а в период после Первой мировой войны, когда на 1098 женщин приходилось не больше 1000 мужчин, вообще окрестили «ненужными женщинами» (UF – Unnecessary Females): они подвергались постоянным упрекам из-за неспособности заниматься производительным трудом и способствовать приросту населения{321}.
Г. Фернисс. Мисс Хэвишем. Иллюстрация к «Большим надеждам» Ч. Диккенса (1910)
Однако в Англии старые девы сумели отвоевать позиции – в образе сыщиц, способных составить своей проницательностью и умением расследовать самые запутанные дела конкуренцию суровым, опытным, брутальным частным детективам. Как это произошло – загадка, которая тоже заслуживает отдельного детективного расследования. В 1930 г. группа британских писателей, в числе которых были Агата Кристи, Дороти Ли Сэйерс, Хью Уолпол и Гилберт Кит Честертон, организовала Детективный клуб, члены которого регулярно собирались на совместные ужины в Лондоне. Все, кто в него вступал, должны были пройти обряд посвящения, утвердительно ответив на следующий вопрос: «Обещаете ли вы, что ваши детективы будут старательно и честно расследовать преступления, которые вы предложите им раскрыть, используя ту сообразительность, какою вам заблагорассудится их наделить, и не полагаясь на божественное откровение, женскую интуицию, колдовство, действие тайных сил, совпадение или провидение?»{322} Примечательно, что большинство членов Детективного клуба творили в так называемый золотой век детектива и придумывали сюжеты категории whodunit («Кто это сделал?»), призванные, по определению Рональда Нокса, «пробуждать любопытство». Нокс, бывший одновременно священником и автором детективов, сформулировал «Десять заповедей детективного романа» – свод правил, несколько запятнанный содержащимися в нем оскорбительными замечаниями по поводу этнической принадлежности героев, пренебрежительным отношением к интуиции и негативными оценками всего, что отклоняется от установленной формы.
1. Преступником должен быть кто-то, упомянутый в начале романа, но им не должен оказаться человек, за ходом чьих мыслей читателю было позволено следить.
2. Как нечто само собой разумеющееся исключается действие сверхъестественных или потусторонних сил.
3. Не допускается использование более чем одного потайного помещения или тайного хода.
4. Недопустимо использовать доселе неизвестные яды, а также устройства, требующие длинного научного объяснения в конце книги.
5. В произведении не должен фигурировать китаец[7].
6. Детективу никогда не должен помогать счастливый случай; он не должен также руководствоваться безотчетной, но верной интуицией.
7. Детектив не должен сам оказаться преступником.
8. Натолкнувшись на тот или иной ключ к разгадке, детектив обязан немедленно представить его для изучения читателю.
9. Глуповатый друг детектива, Ватсон в том или ином облике, не должен скрывать ни одного из соображений, приходящих ему в голову; по своим умственным способностям он должен немного уступать (но только совсем чуть-чуть) среднему читателю.
10. Неразличимые братья-близнецы и вообще двойники не могут появляться в романе, если читатель должным образом не подготовлен к этому{323}.
Золотой век убийств, как называют его некоторые, был отмечен двумя мировыми войнами. Возможно, именно потому он предлагал читателям утешение в форме «уютных» детективов (они так и назывались, cozies – «уютные», в противоположность более мрачным «крутым» – hard-boiled – детективам, в которых значительно ярче и подробнее описывалось насилие). Они одновременно увлекали и отвлекали читателя, а заодно подавляли его объективное беспокойство, тревожа эмоции вымышленными перипетиями сюжета{324}.
Сегодня мы восхищаемся такими фигурами, как мисс Марпл из романов Агаты Кристи, Гарриет Вэйн из романов Дороти Ли Сэйерс или Джессика Флетчер из сериала «Она написала убийство», но жрецы высокой культуры имели совсем иные взгляды на этих леди-детективов и их создательниц. Видный американский литературный критик прошлого века Эдмунд Уилсон, никогда не отличавшийся любовью к массовой культуре, написал для The New Yorker серию известных (вернее, печально известных) статей, в которых выразил свое безразличие, даже презрение к детективным романам. Название одной из этих статей ехидно обыгрывало название романа Агаты Кристи: «Кого волнует убийство Роджера Экройда?». Весь этот жанр, по заявлению Уилсона, представляет собой «вызывающую зависимость отраву», и те, кто читает подобные книги, становятся жертвой «своего рода наркотика». В завершение он сам дал обещание избегать всех детективных романов, но в особенности сочинений Агаты Кристи: «Я также прочитал новый роман Агаты Кристи "Смерть приходит в конце", и должен признать, госпожа Кристи меня провела. Я не смог угадать, кто убийца, и вынужден был читать до конца, чтобы это выяснить, а когда наконец выяснил это, то был сильно удивлен. И все же мне нет дела до Агаты Кристи, и я надеюсь, что мне больше никогда не доведется читать ее книги»{325}.
Но Уилсон был в меньшинстве. Грандиозный успех мисс Марпл могут подтвердить не только колоссальные показатели продаж, но и те многочисленные литературные и кинематографические воплощения, которых удостоилась старушка-сыщица. Она появлялась на сцене, кино- и телеэкранах, а также стала крестной мамой целого ряда женщин-детективов последующих лет: от Кейт Фэнслер из романов Аманды Кросс до Корделии Грей из книг Филлис Дороти Джеймс.
Но до мисс Марпл была мисс Климпсон – или, вернее, Александра Кэтрин Климпсон: старая дева средних лет и верная помощница знаменитого британского аристократа и детектива-любителя лорда Питера Уимзи, созданного воображением Дороти Ли Сэйерс. Она впервые появляется в романе «Неестественная смерть», в главе под названием «Польза от старых дев». Эпиграфом к этой главе служит высказывание «авторитета» по имени Гилберт Франкау (некогда популярного британского новеллиста и поэта, чьи произведения, увы, не выдержали проверку временем) о непропорционально большом числе женщин среди населения Англии и Уэльса («…женщин на два миллиона больше, чем мужчин! И это весьма впечатляющее обстоятельство!»{326}). Лорд Питер хвалит себя за то, что нанял на работу одну из многочисленных британских «старых дев, клокочущих полезной энергией», и вслух мечтает,