А Сергей усмехнулся и отрывисто сказал:

– Чтоб вы знали! Я почти уверен, что Гришки там нет. Если он где и прячется, то поближе. Еду, чтобы убедиться.

– А т-телеграмма?

– Вот и выясню.

* * *

Сергей позвонил Светлане сразу же после школы с какой-то крохотной железнодорожной станции со смешным названием «Поросяткино». И сухо сообщил, что Лапшина, как и ожидалось, у бабки нет. И в прошлый раз не было.

Зато существовала договоренность: на любую телеграмму из дома она должна отвечать – он на месте, и все в порядке. Что бабушка, нимало не смущаясь, и делала.

А как же?

Гришанька же просил!

Гришиным родителям о результатах поездки решили не говорить. Тревожить их не имело смысла, они знали еще меньше ребят.

Больше всего Сергея смущал Тимка. Доберман будто заболел, все время проводил в комнате Гришиной бабушки, его с трудом вытаскивали на прогулку. Тимка даже приходу ребят не радовался. А уж в комнату хозяина…

Добермана к ее дверям было не подвести. Он скулил и упирался всеми четырьмя лапами. А когда Сергей вынес из детской злополучное полотно с новой работой Лапшина, Тимка так завизжал…

Потом доберман забился в угол прихожей. Его не удавалось выманить оттуда даже лакомством, пока не унесли картину.

Изо всех сил стараясь не впадать в мистику, Сергей легко поверил объяснениям Лены.

– Гришку не знаешь, что ли? – ворчала она. – Если Тимка во время работы мешал, Лапшин сгоряча и прибить мог. Вот бедняга и шарахается теперь от полотна. Оно для него – табу.

Дни казались удивительно длинными. Все тянулись и тянулись, а Гришка не возвращался. Друзья уже и к Лапшиным перестали ходить: неудобно было, да и Гришкины родители могли насторожиться.

Настроение у друзей было никаким. Что думать о Гришкиной теории, они не знали, поэтому старались вообще о картинах-переходниках не вспоминать.

К Лене было не подступиться. Ее состояние со дня исчезновения Гришки опасно приблизилось к точке кипения легированной стали. Даже серо-голубые глаза приобрели отблеск последней. Часть раздражения Парамоновой удавалось благополучно сбрасывать на тренировках, а уж остальное…

Друзья, стараясь ее не провоцировать, держались предупредительно и на расстоянии.

Дина еще более притихла и даже похудела. Ее носик заострился, глаза казались больше, чем обычно. Взгляд стал тревожным. Дина искательно заглядывала в лица друзей, но ответа на главный вопрос – где Гришка и что с ним случилось – не находила.

Светлана тоже притихла. Смотрела печально, замкнулась в себе, будто снова осталась без друзей, одна. И читала запоем все подряд, чтобы отвлечься и не думать о Гришке. А перед глазами все равно стоял Лапшин – веселый, бесшабашный – и насмешливо улыбался ей.

Вечером в понедельник всем позвонили из полиции. И пригласили с утра на беседу. Совместно с кем-нибудь из взрослых. Причин такого срочного вызова не назвали.

С трудом убедив родителей, что ни в чем криминальном не замешаны, друзья к десяти вечера собрались у Сергея в библиотеке. Она все чаще в последнее время служила подобием штаб-квартиры. К тому же в большом доме Ильиных уединиться было проще всего, несмотря на чрезмерное любопытство Карповны.

* * *

– Ну что, доигрались? – Лена заняла свое любимое кресло и обвела ребят злым взглядом.

– Т-ты о чем?

Дину едва отпустили так поздно вечером и только благодаря тому, что Сергей лично заехал за ней в сопровождении отцовского телохранителя.

– Я о Лапшине!

Ребята переглянулись.

– Я тоже так думаю, – вздохнула Светлана, а Сергей просто согласно кивнул.

– Д-да что с-случилось? – Дина побледнела еще сильнее, хотя это и казалось невозможным.

– А мы знаем? – огрызнулась Лена.

– Наверняка вляпался во что-нибудь в поисках очередных доказательств, – с досадой пробормотал Сергей.

– Чебурашка рыжая, ну, погоди у меня… – Лена вдруг бросилась к телефону.

Дина с тревогой наблюдала, как она торопливо набивала знакомый номер. А вот потом…

Потом все пошло явно не так, как Парамонова предполагала. Ей лишь удалось представиться.

Друзья видели, как бледнело уже Ленкино лицо, чего на их памяти вообще никогда не случалось. Казалось, из Парамоновой с каждой секундой будто воздух выпускали. А вместе с воздухом уходила и злость.

Наконец Лена аккуратно положила трубку и обессиленно опустилась в кресло.

– Что случилось? – первым решился прервать молчание Сергей.

Лена, не поднимая глаз, бесцветным голосом проговорила:

– Гришка в реанимации.

– Что?! – хором воскликнули Сергей со Светланой.

А Дина ничком бросилась на кожаный диван и горько, в голос заплакала.

– В реанимации, говорю, – стиснув зубы, повторила Парамонова.

Она подошла к окну и, глядя на медленно падающие снежинки, поспешно сглотнула невесть откуда появившийся в горле колючий комок. Вдруг подумалось, что Гришка всегда был ей ближе любого из их компании. Просто она раньше этого не сознавала. Конечно, Гришка не Брюс Ли и никогда им не будет, но…

Лена изо всех сил стукнула кулаком по подоконнику и скривилась от боли: «Как же это могло произойти?!»

Сергей позвонил по домашнему телефону, и Карповна через пару минут принесла горячий кофе.

Подождав, пока его выпьют, унес на стол пустые чашки и спросил Лену:

– Пришла немного в себя?

– Да, спасибо.

Лена вернулась к низкому журнальному столику, вокруг которого они обычно собирались.

– Так что случилось? – мягко повторил Сергей.

– Не знаю. Могу только повторить слова Гришиного отца.

– Ты с ним разговаривала?

Лена кивнула. Снова сглотнула проклятый комок, мешающий дышать и говорить.

– С ним. Гришкины мама с бабушкой в больнице.

– И что он сказал?

Лена дрожащими руками схватила какой-то журнал и поспешно спряталась за ним. Голос ее звучал глухо.

– Мало чего. Просто… Ну… Они смотрели телевизор…

– И дядя Слава? – удивился Сергей.

– Он дремал, – тускло поправилась Лена. – В комнате же.

– Ну?!

– Завыл Тимка. В комнате у бабули. Дядя Слава пошел посмотреть, что с ним. Открыл дверь, и Тимка сразу же бросился к детской. А там…

– Что?! – прошелестела Светлана.

– Там… – пестрый журнал дрогнул в руках Лены, и она с большими паузами продолжила: – Там Гришка… Прямо на полу… В луже крови… Без сознания. – Лена швырнула на стол журнал и с отчаянием добавила: – Гришкин папа сказал – у него правое плечо буквально изорвано, и ребра сломаны!