– Прости меня, Джордж, – сказала она наконец, и ей показалось, что у нее даже сердце перестало биться, готовясь к тому, что ей предстояло вымолвить. – Я так больше не могу.

Джордж побледнел.

– Не глупи, Джини, – произнес он еле слышно, и она испугалась, что у него будет еще один приступ.

– Я клянусь, что не изменяю тебе. Но такая жизнь мне больше не нужна. Не нужна… – Она не знала, как объяснить, но в этом и не было необходимости.

– Ты не можешь бросить меня, – сказал он жалобно. – Не можешь, после стольких лет. Это безумие.

Она больше ничего не сказала.

– Ты была счастлива со мной, я знаю, что была, – пока не появился этот проклятый человек и не соблазнил тебя. Нам было весело, разве нет? Я всегда считал, что мы с тобой счастливее большинства наших знакомых. – Он говорил теперь сам с собой, пытаясь осознать происходящее. Он поднял на нее глаза. – Если дело в сексе, давай перестанем, я могу перебраться в другую комнату. Знаю, тебе все это не очень-то нравилось, и не могу винить тебя ни в чем. Я все испортил.

Джини расплакалась. Ей было невыносимо грустно: впервые она была так близка к тому, чтобы уйти от него. Возможно, подумала она, это глупо – перечеркнуть столько лет жизни. А может, она еще не смирилась с тем, что потеряла Рэя. Почему это происходит? Потому что она любила Джорджа недостаточно сильно или не так, как нужно? Готова ли она к одиночеству? На мгновение она засомневалась.

– Ты не можешь так поступить со мной. – Джордж снял очки, опустил голову на руки и заплакал тихими, надрывающими душу слезами.

В ту ночь Джини спала одна; он не пришел. Но она все равно лежала неподвижно, словно неживая, еле сдерживая тошноту.

* * *

Джордж требовал ответов. А так как ответы Джини не удовлетворили его, он стал обвинять: «Этот мерзавец разрушил наш брак»; «Ты никак не можешь смириться с тем, что ты старая»; «То, что случилось со мной в детстве, внушает тебе отвращение, ты просто не хочешь этого признавать»; «Рита уговаривала тебя бросить меня, я ей никогда не нравился»; «Ты наказываешь меня за то, что я хотел переехать за город»; «Моя болезнь измучила тебя».

– Обвинять бессмысленно, – сказала она. – Мы оба ответственны за наш брак.

– Перестань… ты говоришь как напыщенный семейный консультант, у которого в голове одни штампы. Значит, это моя вина? – бросил он. Отчаяние породило гнев, дни шли, утомительная битва продолжалась, а Джордж становился агрессивным.

– Я тебя не виню. Я просто сказала, что обвинять бессмысленно.

– Что ж, я все равно чувствую себя «ответственным» – если ты хочешь использовать именно это слово – за то, что был для тебя прекрасным мужем, черт подери. Я не понимаю, чем я заслужил такое отношение. Я всегда давал тебе все, чего ты хотела. Это ты… ты, Джини… – он ткнул в нее пальцем, – ты изменила мне, ты разочаровала меня. А не я. Неудивительно, что ты отказываешься говорить о чувстве вины.

Стараясь сохранить спокойствие, Джини помолчала, прежде чем ответить. Она понимала, что бессмысленно объяснять что-то Джорджу – каждое ее слово лишь подольет масла в огонь – но она пребывала в таком отчаянии, что готова была обозначить в мельчайших подробностях его роль в том, что их обоих сделало несчастными.

– Ну? Тебе нечего сказать, да?

Джини встала, намереваясь выйти из кухни, которая превратилась в поле сражения. Подойдя к двери, она почувствовала, как Джордж схватил ее за руку и развернул к себе. Он сжал ее изо всех сил, глаза его метали молнии.

– Не смей уходить от меня, проклятье! Я не позволю тебе уйти, пока не получу удовлетворительного объяснения. Ты обязана объяснить, Джини; после стольких лет ты обязана мне. – Он сжал ее сильнее. – Это тот ублюдок, я знаю. Ты все еще встречаешься с ним. Весь этот бред про общую ответственность – уловка, чтобы пустить мне пыль в глаза. Признай это, черт тебя дери! Признай! – Он стал трясти ее.

– Отпусти меня.

– Говори! – прошептал он в отчаянии, разжимая руки, и рухнул на ближайший стул.

* * *

Во вторник вечером она собрала свои вещи.

– Я поживу пока в квартире, – сказала она ему.

– Пока?

Они оба были эмоционально опустошены и бродили по дому в невыносимом безмолвии. Если Джордж нарушал тишину, то только для того, чтобы изводить ее снова и снова. А она не могла ему ответить, потому что не хотела быть жестокой.

Хотя, возможно, она должна была сказать суровую правду: «Я нашла в Рэе то, чего никогда не находила в тебе, и хотя он уже никогда не будет со мной, я теперь знаю, что можно жить по-другому». Джордж чувствовал, что она недоговаривает, и это лишь усугубляло ситуацию, так как он еще больше убеждался в собственной невиновности. Он часто повторял, что никогда не делал ничего такого, что могло бы привести к столь ужасному итогу.

– Мы терзаем друг друга, Джордж.

– И что же мне делать без тебя? – Она заметила панику в его глазах. – Я не могу жить здесь один. Я снова впаду в депрессию, ты же знаешь. А Шанти? Что ты скажешь ей? Джини, пожалуйста, – умолял Джордж. – Ты же знаешь, что это разрушит семью.

Но несмотря на прочнейшие узы, связывающие ее с этим человеком, она понимала, что больше никогда не поддастся на его манипуляции.

* * *

Она уложила в машину два больших чемодана и покинула старый ректорий в шесть утра на следующий день. Обычно в это время Джордж уже был на ногах, бродил по кухне, готовил чай. Но он не вышел из комнаты, и они даже не попрощались друг с другом.

Как только Джини выехала из Сомерсета, она почувствовала удивительное облегчение. Словно груз упал с плеч, даже дышать стало легче. Чувство вины прочно засело в ее сердце, но она понимала, что придется научиться жить с этим – вряд ли оно скоро покинет ее.

Доехав до Лондона, она первым делом подумала о Шанти. Она понимала, что Джордж в таком состоянии вполне мог позвонить Шанти, чтобы поплакаться, поэтому хотела сама все рассказать дочери.

– Привет, мама, что так рано? Ты в поезде?

– Нет, я на машине, я на Арчвэй. Можешь встретиться со мной по дороге на работу? В девять, в магазине?

Шанти удивилась, но Элли раскапризничалась, и она не стала ни о чем расспрашивать.

– Я уже не работаю, так что могу прийти в любое время, – ответила она.

* * *

– Ушла от него? Ушла от папы? Навсегда? – Шанти была ошеломлена.

Джини кивнула и с тревогой начала свой рассказ. Но когда она закончила его, Шанти только вздохнула: на последнем месяце беременности ей ни к чему были слишком сильные переживания.

– Не могу сказать, что удивлена, мам. Я надеялась, что все образуется, когда увидела, что папа снова стал самим собой, но мы с Алексом уже давно заметили напряжение между вами. Он предупреждал меня об этом, но я не верила.