Он ждал, что она объяснит.

– На Хайгейт-Хилл? Я тебя не видел. Надеялся увидеть, конечно, но… – Он отвернулся, и Джини восприняла это как подтверждение того, что она видела. – Почему ты не подошла? – спросил он слишком поздно.

Элли пробиралась обратно сквозь толпу. Джини подняла ее на руки.

– Тебе весело?

Малышка устала, но сказала решительно:

– Да… тот человек поет очень громко, как Рэй, – она захихикала, оглядываясь на викария. – Можно мне еще сосиску, Джин? С кетчупом?

Джини огляделась в поисках еды, но заметила только пустые тарелки.

– Я принесу ей, – предложил Рэй и исчез в толпе, прежде чем Джини успела возразить, он вернулся вскоре с маленькой одноразовой тарелкой с четырьмя сосисками и морем кетчупа.

– Пасибо, – сказала Элли без подсказок, не отрывая глаз от полной тарелки.

Джини держала тарелку, уныло наблюдая, как Элли неспешно макает в кетчуп сосиски, и стремясь как можно скорее избавиться от гнетущего присутствия этого человека, который, совершенно очевидно, уже не любил ее так, как она любила его. Она вдруг с ужасом поняла, что все еще любит его, так же сильно, как в последнюю их встречу. Время не ослабило ее чувства ни на йоту.

Закончилась одна песня и началась другая, голоса, веселые и уверенные, вторили симпатичному священнику. Все было прекрасно, как на картинке, с сияющей елкой, волнующей музыкой, морозным воздухом, разрумянившим щеки, чувствовались тепло и сердечность Рождественского духа.

Все это так не вязалось с прорвавшимся отчаянием Джини, затмившим собой радость собравшихся, словно гигантская темная птица. Неужели она все еще на что-то надеялась, несмотря на ту прекрасную девушку под зонтом?

– Нам пора домой, – сказала она Элли, моля Бога, чтобы малышка не устроила истерику. Но Элли слишком устала, чтобы капризничать, и прижалась к Джини, положив белокурую головку ей на плечо.

– До свидания, – она в последний раз взглянула на Рэя, заметив, что он смотрит на нее, удивленно нахмурившись.

– Нэт сказала, что вы переехали в Дэвон, – выпалил он, когда она уже собралась уйти.

– В Сомерсет. Нет, я не переехала; точнее сначала переехала, а потом мы с Джорджем разошлись. Я живу теперь над магазином.

Рэй не ожидал такого.

– Наверное, было нелегко… Мне очень жаль, – ответил он тихо.

Взволнованная, Джини покачала головой.

– Лучше так.

Элли стала хныкать.

– Нам пора… рада была увидеться. – Она услышала холодную официальность своих слов, но ничего не могла поделать, прижимая к себе Элли, словно щит.

Рэй кивнул.

– Я тоже рад встрече, – ответил он искренне, в отличие от нее.

Песни смолкли, толпа заспешила к воротам, мечтая как можно быстрее добраться до дома и согреться. Джини раскрыла коляску и уложила в нее сонную Элли, укрыв ей коленки своим шарфом. Она почти не чувствовала ног, ледяной ветер больно колол щеки, пока она шла к дому своей дочери. Она поплачет позже, уговаривала она себя, словно откладывала это «удовольствие» на потом, хотя на самом деле едва сдерживала боль. К тому же она вдруг вспомнила, что утром приезжает Джордж.

* * *

Джордж стоял посреди гостиной, руки в боки, и осматривал помещение как пристрастный домовладелец. Джини пришлось напомнить себе, что это не его квартира.

– Ты так хорошо тут все украсила, стало уютно. Места маловато, конечно, но… определенно стало намного лучше. – Он посмотрел на Джини. – Ты всегда умела превратить любое место в уютный дом.

Она взглянула на него, ища скрытый подтекст в сказанном, но Джордж казался спокойным и совершенно не собирался ругаться.

– Чаю? Садись. – Она думала, будет неловко снова встретиться с Джорджем, но они прожили вместе так долго, что даже недавняя враждебность не смогла стереть из их памяти десятки лет близости. – Шанти ждет нас в гости вечером.

Джордж потер руки и улыбнулся жене.

– Будет весело, как ты думаешь? Жду не дождусь, чтобы увидеть малышку. Я сделал ей игрушечную коробку, украсил узорами. Я бы показал тебе, но я уже завернул ее в подарочную бумагу – пришлось потрудиться. Она в машине.

– Ей понравится, она так ждет Рождества. Правда, она еще не понимает, что это за праздник, но знает, что будет весело.

– А ребенок? Когда ждем?

Она подала ему чай – без молока, без сахара, чайный пакетик выжат до конца.

– Должен родиться сегодня. Бедняжка Шанти, она огромная, это даже пугает. Элли родилась раньше срока, конечно, но не по естественным причинам, так что кто знает, когда появится этот.

Они пили чай и болтали, словно между ними никогда ничего не происходило. Джини задумалась, стоит ли продолжать это, беспокоясь, как бы у Джорджа не появился повод надеяться на то, что они снова окажутся вместе. Она устала, почти не спала ночью. Шанти и Алекс уговорили ее остаться на ужин, когда она привела Элли домой с Рождественской службы, и неожиданно для себя она выпила слишком много, стараясь удержать слезы. Когда она вернулась домой, ее отчаяние достигло такой глубины, что у нее не осталось сил плакать. Она просто сидела на диване в темноте, опустошенная и мрачная, до самого рассвета, когда холод, наконец, загнал ее в постель. Сейчас она была, словно в бреду, будто все это ей приснилось, и Джорджа на самом деле там не было.

– Может, мне отнести свои вещи наверх, чтобы не мешались? – спросил он, хотя возле двери стояла только одна кожаная сумка. Он заметил, что она смотрит на нее. – Это не все; остальное в машине.

* * *

Тот вечер стал подвигом самообладания. Словно слон сидел в комнате, и никто не обращал на него внимания. Разговоры были только об Элли, о скором рождении малыша, о сплоченности семьи, несмотря ни на какие трудности. Джини заметила, что Алекс периодически смотрит на нее сочувственно, но она решила жить настоящим и разделить с внучкой ее заразительный восторг.

По дороге домой Джордж взял ее под руку, и она не отстранилась. Еще накануне они обговорили, кто где будет спать, Джордж настоял на том, что он займет диван, и, к удивлению Джини, не стал устраивать истерику, поэтому она не волновалась о том, что он может не так понять ее. Оба были немного пьяны и оба, как ей показалось, вздохнули с облегчением от того, что вечер прошел так хорошо.

– Выпьем на сон грядущий? – спросил Джордж, когда они вошли в квартиру. Джини согласилась, почувствовав себя неожиданно безрассудной и беспечной, пока Джордж ходил за бутылкой бренди, которую привез с собой. Я сама себе хозяйка, я смелая, я переживу их обоих, говорила она себе, игнорируя слезы, готовые перерасти в истерику.

– Итак, как поживаешь, Джини… здесь одна?

Она видела, что Джордж выпил слишком много: лицо у него опухло и размякло; обычно закрытый, иногда почти стеснительный, он казался теперь беззащитным. Он улыбнулся ей.