– Мне лучше. Не надо, – натянув одеяло на голову, пробубнил он.

– Не начинай, мне ещё в ванной убирать.

– Ничего не делай, я сам уберу.

– Иди на хрен, придурок, – грозно проворчал я, стягивая с него одеяло. – Лежи и не дёргайся.

Скэриэл нахмурил брови, но быстро сдался.

– Ладно. – Он приподнялся и нехотя выпил лекарство под моим недовольным взглядом.

– Зачем ты это сделал? – спросил я, когда уже собирался покинуть комнату.

– Что именно? Я много чего натворил, уточняй.

– Ты знаешь, о чём я. Таблетки, ванна…

Он лёг, отвернувшись от меня.

– Ты не поймёшь.

– Хватит, Скэриэл! Мне надоели твои игры.

Он повернулся и враждебно посмотрел на меня.

– Уходи.

– Но…

– Уходи! – Он взмахнул рукой. В этот момент я испугался, что сейчас меня откинет тёмной материей, как это случилось с Райли, но Скэриэл внезапно сжал кулак, зажмурился, пытаясь обуздать свой гнев, и спустя мгновение проговорил уже спокойно: – Уйди, Джером. Я устал. Отдохну, и мы поговорим.

Я молча вышел из его комнаты. Ярость клокотала во мне, да так мощно, что я не удержался и ударил кулаком по стене.

Вскоре приехал с продуктами Эдвард. Я был всё ещё зол, и это не могло укрыться от его внимания.

– Чего ты? – спросил он. – Со Скэриэлом поссорился?

– Я… – И замолчал. Не знал, стоило ли рассказывать о том, что я видел в ванной. – Ты, случайно, не в курсе, Скэриэл принимает какие-нибудь таблетки?

Эдвард нахмурился:

– Он опять?

– Что?

Он молчал, и я взмолился:

– Что опять? Скажи.

– Я не знаю, – отмахнулся Эдвард. – Не уверен, что он мне тогда сказал правду.

– Когда? Что ты видел?

– Послушай, – нерешительно начал Эдвард. – Иногда у Скэриэла шарики за ролики заходят, и он, кхм, как бы это объяснить, пытается узнать пределы своих возможностей как переносчика смерти.

– Что это значит?

– Иногда он творит адскую дичь. Я бы сказал, смертельную. Попытался как-то повеситься, а я должен был контролировать процесс. Он долго меня уговаривал. Зря я вообще на это согласился. А до этого прижигал руки и ноги и наблюдал, как быстро кожа вернёт прежний вид. Пахло ужасно. Меня тогда чуть не стошнило.

– Он сумасшедший, – тихо выдал я.

– Нормальный бы всё это не затеял, – согласился Эдвард. – Что случилось, пока меня не было?

– Он наглотался какой-то дряни.

– Чёрт. Снова таблетки. Но хоть не пытается повеситься и вспороть себе живот.

– Снова? Это уже было?

– Да. Пару раз точно. Наверное, он повышает дозу или меняет препараты.

– Он может так умереть.

Эдвард открыл банку пива и сделал большой глоток.

– С ним бесполезно спорить. Ты же знаешь. Он не жалеет ни себя, ни нас.

– Я нашёл его в ванне, полной рвоты. Он был в отключке. – Я кусал губы и нервно хрустел пальцами. – В раковине была упаковка из-под таблеток. Он сказал, что хочет забыться или наказать себя.

Эдвард хмыкнул.

– Да он по жизни себя наказывает. Скэриэл умён, но мы-то знаем, что с головой у него проблемы. Жаль, что алкоголь и никотин на него не действуют. Может, помогли бы снять стресс.

– Наркотики ведь тоже не действуют?

– Насколько я знаю, нет. Но, значит, он нашёл выход в передозировке. Знаешь что? Не нравится мне всё это. Обычно он заранее предупреждал меня, когда хотел экспериментов.

– Он был в сегодняшнем костюме. Лежал в ледяной воде. Я подумал, что он уже умер.

Эдвард округлил глаза и сердито проговорил:

– Что? В костюме? Да что с ним такое… Я думал, он хотя бы хорошо подготовился, прежде чем экспериментировать. Получается, это всё было сделано на эмоциях.

Я устало произнёс:

– Не понимаю, что в его голове. Вот честно. Смотрю на него и не понимаю, о чём он думает.

– Быть может, это и к лучшему. Достаточно нам и одного психа в команде.

– Можете передать отцу, что я почти разобрался с тёмной материей. – Я неотрывно разглядывал картину Давида на стене, «Бонапарт на перевале Сен-Бернар», и, помедлив, добавил: – Думаю, что смогу сдать экзамен.

Мне не хотелось вновь весь сеанс просидеть в кресле напротив психиатра. Неуютно постоянно быть у неё на виду. Складывалось впечатление, что я не более чем лягушка, которую следует препарировать на уроке биологии.

– Почему бы вам самому ему об этом не сказать? – произнесла миссис Рипли ровным бесстрастным голосом.

– Но именно вам платят за решение моих проблем, – как само собой разумеющееся возразил я.

– Вы сегодня довольно грубы.

Я стоял к ней спиной, но слышал в её голосе лёгкое удивление. Если она обиделась, то никак этого не показала.

– Прошу прощения, у меня не было намерения вас обидеть, – поспешно заверил я, повернувшись; миссис Рипли улыбалась одними уголками губ, взгляд её был заинтересованным, словно я предстал перед ней в новом свете. – Возможно, дело в том, что у меня сегодня выдалось не самое лучшее утро.

– Что-то произошло этим утром?

– Ничего. – Я пожал плечами. – Просто проснулся в своём доме.

– Вам не нравится находиться в собственном доме?

– Скажем так… – Задумавшись, я ответил, стараясь не разбрасываться громкими словами: – Я не в восторге.

– Где бы вам хотелось находиться?

– Иногда кажется, что я не на своём месте. Быть может, я мог бы учиться и жить за границей. – Я повернулся к картине и продолжил разглядывать мазки: – Там, где другие порядки. Другие нравы. Где все равны.

– Что вас останавливает?

– Возможность стать отшельником, – отшутился я, но в глубине души понимал, что в моих словах доля правды всё же занимает не последнее место.

– Есть такая вероятность?

– Вполне. Боюсь, что, очутившись среди чужаков, я вообще перестану общаться с людьми. Здесь моя семья, друзья. А там, – я взглянул на неё с улыбкой, – кто знает. Среди незнакомцев, может, окончательно замкнусь в себе?

– На наших сеансах вы не замкнулись. По сравнению с первым сеансом наметился большой прогресс. Может, не всё так плохо?

– Вам платят за разговоры со мной. Я просто не хотел доставлять неудобства. Но, знаете, я бы предпочёл просто помолчать.

– Ещё одна грубость, мистер Хитклиф. Вас очень заботит оплата моего труда.