— И сколько раз вам напоминать, Дэвид, что мое имя Алан? Или Ал. Зарубите себе это на носу! И, пожалуйста, перестаньте называть меня мистером Коксом. Я пока еще не впал в старческое слабоумие!

Дэвид позволил себе усмехнуться.

— Я отнесу это на кухню. Мне показалось, что паштет прошлой ночью был особенно хорош. А как вам?

Алан Кокс кивнул:

— Это опять работа того молодого парня?

Дэвид утвердительно качнул головой.

— У него определенно есть дар, Алан.

— Хорошо. Присмотри за ним, Дэви, дружище.

Послышался тихий стук в дверь кабинета, и Алан громко сказал:

— Войдите!

Дэвид вышел, забрав с собой меню, и Алан поздоровался с метрдотелем.

— Риккардо, чем могу быть тебе полезен?

— Там внизу леди, она пришла увидеться с вами, мистер Кокс.

— Она назвала свое имя? — нахмурился он.

— Конечно, да. Это миссис Джорджио Брунос.

У Алана удивленно изогнулись брови.

— А как она выглядит?

— Ей далеко за тридцать. Хорошо одета. Я бы сказал, что на ней оригинальный, даже авторский костюм. Изящная, не очень высокая, и у нее красивые ноги. Очень красивая фигура. Классическая красота и при этом легкий макияж. Весьма решительно настроена.

Алан улыбнулся.

— В таком случае присылайте ее ко мне наверх! — Когда Риккардо уже подошел к двери, Алан вдруг спросил: — А какой размер обуви она носит, как вы думаете?

Риккардо помолчал в раздумье. И ответил:

— Десятидолларовая бумажка говорит, что она носит четвертый размер.

— Вы попали в точку! — рассмеялся Алан.

Спустя пять минут Донна поднималась по покрытым толстым ковром ступенькам. Ее напиток на маленьком подносе нес за ней Риккардо, который любезно проводил ее прямо в большой кабинет босса.

Первой реакцией Донны при взгляде на Алана Кокса было откровенное изумление: он выглядел настолько огромным, что, казалось, заполнял собой всю комнату. Его густые роскошные волосы отличались красивым золотистым оттенком, напоминая цветом золотой соверен. Кокс подстригал их в стиле университетского мальчика, и эта прическа прекрасно подходила к его загорелому лицу. У него были полные губы и синие глаза, настолько темные, что они казались фиолетовыми. И только римский нос резко выделялся среди прочих гармонических черт и служил вечным напоминанием о годах, когда он участвовал в кулачных боях…

Алан Кокс заработал своей первый настоящий кусок, пятьсот фунтов, на задворках склада обувной фабрики в Ист-Тилбери. Проведя двадцать шесть боев, он сколотил себе небольшое состояние, ездил за границу, чтобы драться и там. Проиграл же всего дважды: один раз — в Лос-Анджелесе, громадному ирландцу, которого звали Рурк, а второй раз — во Франции, в местечке под Тулузой, французу по имени Парду. Но он не смог бы вспомнить имен тех, кого побил в остальных двадцати четырех боях.

Алан улыбнулся Донне, и она увидела отличные белые зубы; между передними верхними имелась небольшая щель, но она отнюдь не умаляла общей красоты его лица, а похоже, лишь подчеркивала ее.

— Значит, вы — жена Джорджио? Очень рад познакомиться с вами, миссис Брунос! — Голос Кокса имел низкий, чистый тембр звучания. И хотя он произносил слова довольно отчетливо, отголоски диалектов Ист-Энда все же у него прослушивались. Алан даже не пытался скрывать этого.

Донна почувствовала, как ее ладонь крепко, но в то же время нежно пожимает большая, сильная рука.

Алан Кокс улыбался от непритворного восхищения. «А эта старушка Бруноса — неплохая штучка!» — думал он.

— Садитесь, дорогая. Освежи нам напитки, Риккардо. И принимай звонки.

Метрдотель слегка согнулся в поясе, и Алан заметил мелькнувшую на лице Риккардо многозначительную ухмылку. Он и сам чуть заметно ухмыльнулся: «Риккардо знает меня лучше, чем я сам».

Донна расположилась в глубоком кожаном кресле, изящно скрестив ноги. Она сразу заметила, с каким откровенным мужским интересом смотрит на нее Алан Кокс, и мысленно упрекнула себя за беспечность: «Мне надо было надеть брюки. У Алана Кокса такой вид, будто он пожирает женщин на завтрак, разбивает им сердца в ланч и страшно устает от них к ужину».

Алан занял место за своим огромным, обтянутым кожей столом, взял свежую сигару, отрезал у нее кончик, а затем положил сигару в большой стакан с пивом. Донна с изумлением наблюдала за его манипуляциями.

— Это придает сигаре лучший вкус, милая… — Алан вытер платком пальцы от попавшего на них пива и не спеша раскурил сигару, совершая нужные движения плавно и, по всей видимости, совершенно бессознательно.

И Донне вдруг показалось, что она стала свидетельницей чего-то личного и эротического. Она торопливо прикурила сигарету, чтобы преодолеть застенчивость.

— Так как же, значит, вас зовут? Меня зовут Алан, как вы, вероятно, уже знаете.

— Меня зовут Донна. Донна Брунос.

Алан опять улыбнулся и еще раз оглядел Донну с головы до ног.

— Ну и как там поживает старина Джорджио? Я слышал, он получил большой срок. Он на Острове, не так ли?

Донна кивнула и пояснила:

— Именно Джорджио и попросил меня приехать и увидеться с вами, мистер Кокс.

— Ну, я в общем-то и не думал, что это мать Тереза попросила вас заглянуть ко мне, милая.

Донну спас от необходимости что-то немедленно ответить стук в дверь. Вошел Риккардо и предложил им напитки.

Когда он неспешными шагами покинул кабинет босса, Алан спросил:

— Ну, так что же хочет от меня Джорджио?

Донна некоторое время молча следила за тем, как он пыхтит сигарой. И лишь после паузы ответила.

— Джорджио просил меня напомнить вам, что вы ему кое-чем обязаны… Это его слова, а не мои.

— Я бы ни за что не догадался.

Она улыбнулась, восхищенная его мгновенной реакцией.

— Ему нужна помощь, мистер Кокс. Вот почему я здесь.

— У меня нет большой власти в этой стране. Тем более не сейчас, когда я вышел из игры. Могу устроить для него какое-нибудь небольшое дельце. Или достать деньжат. Но никаких наркотиков!..

Донна широко раскрыла глаза.

— Я и не прошу ни о чем подобном, мистер Кокс. И уверена, Джорджио тоже не стал бы просить о таком.

— Ну, хорошо, хорошо, — усмехнулся Алан, — держите себя в руках, детка. Я не хотел обидеть вас. У многих людей порой кипит внутри, тогда они пыжатся и выпускают пар. Это помогает весело проводить время и даже может придать вам некоторый престиж. Однако многие из закоренелых каторжников ни за что не стали бы горячиться здесь. Такое настроение может испортить им цвет лица.