— Не волнуйтесь. Если вы опьянеете, дорогая, я попрошу, чтобы вас отвез домой один из моих парней. И одновременно они доставят вашу машину, куда нужно. Я делаю так для многих моих клиентов. Но почему Джорджио так сильно этого желает? Понимаете, что я хочу сказать? Он ведь обращается ко мне не за маленькой услугой? Он требует, чтобы я рискнул всем ради него!

Донна пожала плечами.

— Могу только повторить: Джорджио просил меня напомнить вам, что именно он для вас сделал. Ничего не могу добавить, так как не знаю, в чем там у вас было дело.

Алан тускло улыбнулся.

— Тогда я расскажу вам. Можно?

Он снова прикурил сигару и устроился в своем кресле. — Ваш муж и я — мы выросли вместе в Кэннинг-тауне. В отличие от семьи Джорджио моих родителей нельзя было назвать респектабельными людьми. Мой старик пил и больше времени проводил в пабе, чем дома. Мне не стоит рисовать вам эту картину в подробностях, вы просто поглядите на типчиков, которые разгуливают по улице Ченел-Фор! — И он опять мило улыбнулся ей. — Ну так вот. Папаша Брунос взял меня под свое крыло. Он часто брал меня и Джорджио с собой в спортзал, чтобы мы с ним боксировали. Я мог бы стать профессионалом, но не стал таковым. Вместо этого я сделался уличным драчуном, любителем кулачного боя. Я парень крупный. И привлекал целые толпы зевак. Вы бы поразились, глядя на этих типов, которые приходят, чтобы поглазеть, как два парня выбивают друг из друга душу…

Ну вот, я и Джорджио по-прежнему дружили. Он занялся строительными делами, а я стал выступать боксером на ринге. Так что с профессиональной точки зрения нас разделял целый мир. Хотя Джорджио иногда приезжал и смотрел, как я дерусь, а потом мы с ним что-нибудь пили в «Бридж-Хаусе». Двенадцать лет назад я забил одного мужчину до смерти. Это случилось в пяти минутах ходьбы от того места, где мы сейчас сидим. Вообще-то это был Чайнатаун. Я избил того парня и получил пожизненное заключение. Не собираюсь вам рассказывать, почему я сделал это: это тайна, известная только мне и двум другим парням… Пока я сидел в тюрьме, Джорджио присматривал за моими родными. Жена развелась со мной. Я принял это, мы все равно уже отдалялись друг от друга. Однако Джорджио продолжал присматривать за моей семьей. Мой сын учился в Эмплфорте. И Джорджио оплачивал его учебу. А моя дочь оставалась дома с матерью. Она училась в близлежащей монастырской школе. Джорджио позаботился, чтобы и у нее было достаточно денег. Видите ли, когда я получил пожизненный срок, один человек, который был моим партнером, сбежал с нашими общими деньгами. Моей жене пришлось продать дом. И дальше продавать все подряд, чтобы свести концы с концами. Я написал Джорджио; он принес и дал мне в руки козырные карты. Я отбыл семь лет, прежде чем мне разрешили ходатайствовать о том, чтобы меня отпустили под честное слово. И спустя восемь лет и пять дней я вышел на свободу. Джорджио много сделал для меня… Никогда этого не забуду. И уже говорил, что обязан ему многим и продолжаю настаивать на этом. Так что вы можете смело сказать ему: я сверну горы, чтобы помочь ему. Не могу давать никаких обещаний. То, о чем он просит меня, — крупняк. Однако если все это возможно, я сделаю так, чтобы оно случилось. По-моему, откровеннее сказать нельзя, не правда ли?

Донна неопределенно покачала головой — она не могла пока полностью уловить сути того, о чем ей только что рассказал этот человек:

«Джорджио все это сделал, но ни разу не упомянул мне об этом, — хотя Донна восхищалась мужем и еще больше уважала его за то, что он помог семье другого человека, какая-то часть ее души горько переживала: — он сделал все это, но даже не намекнул мне о своих делах. Он никогда ни о чем мне не говорил. И до сегодняшнего дня я даже не подозревала о существовании этого человека и его семьи».

— Как он переносит заключение? — спросил Алан.

Донна отпила коньяка, чтобы закрыть путь слезам, закипавшим внутри нее.

— Довольно хорошо, учитывая сложившиеся обстоятельства. Хотя ему там все омерзительно. Его подставили. Человек по фамилии Уилсон на суде указал на него пальцем.

— Я слышал об этом. Позор, он уже спекся, не так ли? Теперь уже нет никакого шанса, что он поменяет свое заявление, так ведь?

Донна опять покачала головой.

— Ни малейших. Там еще замешан один человек по имени Левис. Джорджио связался с ним по какому-то делу, а теперь этот Левис вместе с ним на Острове. Он очень усложняет жизнь Джорджио. Он связался с крупными парнями, и они преследуют моего мужа. И вот вам результат.

— Я давно знаю Левиса, — сказал Алан. — Джорджио следовало быть хоть немного осмотрительнее и не заводить с ним каких бы то ни было дел. Левис настоящий имбецил, если вы простите мне мой французский. Имбирное пиво и все в таком роде. Я слышал, Левису там нравится. Это для него вроде отдыха. Я также слышал, что он выкупил себя из «Бродмура». Этот человек — психопат. Могу понять, почему Джорджио так хочет выбраться. Если Левис сел ему на хвост, то Джорджио надо убраться оттуда как можно дальше. А он уже решил, куда бы хотел уехать?

Донна пожала плечами.

— Что ж, у меня есть вилла в Испании. Он может некоторое время укрываться там. Это комплекс по таймшеру. Ничего посредственного: все мои дома — высшего класса. И я никого не обдирал. Никогда этим не занимался. Я сделал взнос в таймшер несколько лет назад. У меня самого большой дом, и я обычно вожу в Испанию детей, когда у них каникулы. Моему внуку сейчас четыре года. Настоящий суровый маленький мужчина, вот он какой!

Донна почувствовала, что невольно улыбается в ответ на эти его исполненные гордости слова.

— А сколько лет вашим детям?

— Моей Лизе двадцать пять, а сыну, Алану-младшему, — двадцать один. Мне сорок девять лет. Говорю вам это, опережая ваш вопрос.

— Я даже не подозревала, что Джорджио так много сделал для вас. Он никогда мне ни о чем таком не рассказывал.

— А он и не стал бы, — с улыбкой произнес Алан. — Это остается между мной и им. Так же, как то, о чем мы сейчас говорим, останется между мной и вами. Но я ничего не обещаю. Сначала хорошенько над этим подумаю. И когда пойму, что какие-то шансы есть, тогда мы и начнем действовать.

Донна одним махом допила свой коньяк, он приятно согрел ее изнутри… Она чувствовала себя так, будто у нее отняли часть жизни. «Джорджио порой мог быть таким жестоким, очень жестоким. Он, как выясняется, жил своей, совершенно обособленной жизнью, отделенной от меня умолчанием, словно стеной. Никогда до сих пор я этого не понимала».

Но тут же ей пришло в голову, что если бы она знала раньше все, о чем узнала сейчас, то это лишило бы ее спокойных ночей. Вероятно, Джорджио так и рассуждал. Вот почему он никогда ни о чем ей не рассказывал. Муж заботился о ней в соответствии со своими понятиями: «Он обращался со мной неплохо по своим меркам, так, как себе это представлял. И мне лучше держаться за эту мысль… Что бы он ни делал, все — ради меня. Для меня и, естественно, для себя тоже. Я хорошо жила с ним, у меня было все, что я хотела. В сущности, даже больше, чем многие могли пожелать. Мы путешествовали по всему миру. Жили как короли. Мне приходили счета из «Хэрродса» и «Фортнама», а их приносят далеко не каждому! Я никогда не спрашивала, откуда приходили все эти деньги, просто с удовольствием тратила их. Если бы я знала, я начала волноваться бы, а Джорджио всегда старался не доставлять мне беспокойства. Не хотел, чтобы я о чем-нибудь переживала».