Оба присутствовали на первом допросе, по удовлетвореннойфизиономии Жюля было видно, что это он раскрутил дело и навел марокканскихнедотеп на след, что это он обнюхивал мое платье и рылся в моей сумочке, чтоэто он, взвесив все обстоятельства, присоветовал снять с меня отпечатки пальцев(марокканские недотепы еще не скоро бы на это решились), что это он – великийМегрэ, что это он – великий Коломбо из фильмов про Коломбо. Джим, как всегда,оставался бесстрастным. Жюль – другое дело. Жюль до сих пор помнит свойнеудачный наскок на девицу из ресторана (и даже не столько его, сколько то, чтоя – я! – присутствовала при этом). Я стала нежелательной свидетельницейего поражения, а что происходит с нежелательными свидетелями – известно изфильмов про Коломбо.

Ненавижу боулинг.

В жизни не прикоснусь к шару, в жизни не взгляну на кегли,мой следователь-араб гораздо симпатичнее Жюля и Джима. Терпимее и добрее. Онсделал все, чтобы мой переход из категории свидетелей в категорию обвиняемыхпроизошел плавно и – по возможности – безболезненно. Метафоры и сравнения этомуспособствовали. Мягкий, как пахлава, юмор – способствовал. Изяществу, с которымв его руках возникали заключения экспертиз, фотографии с места преступления ивещдоки разной степени важности, позавидовал бы любой иллюзионист.

Так почему я отпираюсь?

Я все еще не уверена, что это я убила Фрэнки.

Я все еще блуждаю в потемках на смотровой площадке старогофорта, но надежда на то, что удастся нащупать стену и получить точку отсчета,становится все призрачнее. Если бы я видела контуры предметов, как любойнормальный человек! – но нет, контуры приходится угадывать, хуже того –домысливать. Кому помешало мое растительное существование в Эс-Суэйре? Комупонадобилось подставлять меня таким чудовищным образом? Кто так ненавидел меня?

Я прожила тридцать лет своей жизни вдали от ненависти –личность слишком незначительная, чтобы вызвать у кого-то столь сильное чувство.

«Оставь меня в покое, идиотка!» – сказал мне человек,которого я любила, но и это – не ненависть. Раздражение, злобное бессилие,желание поскорее избавиться от ненужной вещи (заснятой на сентябрьскую пленку,когда она еще была нужной) – не ненависть.

Искать корни произошедшего в чьей-то ненависти – занятиемало конструктивное. Путь, ведущий в тупик. Что-то подсказывает мне: моиотношения с истинным убийцей похожи на мои отношения с именемследователя-араба, которое я упорно не желаю запоминать.

Ничего личного.

Я просто оказалась в нужное время в нужном месте, я – самаяподходящая кандидатура: иностранка в чужой стране, случайно возникшая на путичеловека, которого нужно было убрать: на пути Фрэнки. Взрослая девочка, котораядо сих пор способна потеряться в темноте, которая до сих пор абсолютнобезоружна передней. Кто-то, неизвестный мне, все хорошо продумал и всерассчитал. И предусмотрел все возможные случайности. Наш поход к старому форту,например.

Но, черт возьми, мысль о форте возникла совершенноспонтанно! И была озвучена за несколько минут до того, как мы с Фрэнки покинули«Ла Скала»! Кто мог услышать ее в гуле вечернего ресторана, кто мог связатьконцы с концами, кто мог за несколько минут подготовить плацдарм для убийства?Простому человеку это не под силу.

Разве что Спасителю мира.

Пыльная каменная крошка, забивающаяся в рот, не имеет ничегообщего с языком Алекса Гринблата, с губами Алекса Гринблата, я хорошо помню ихпривкус. Я хорошо помню и все остальное, что случилось между нами той ночью.

Когда «Франсуа Пеллетье, но можете звать меня Фрэнки» былуже мертв.

Память – вот что мешает мне заподозрить Спасителя мира хотьв чем-то. Память и здравый смысл. И то немногое, что я знаю. С одной стороны:

– Алекс, никто другой, обратил мое внимание на бритву,заставил меня вытащить ее и наследить на лезвии, асам к ней даже неприкоснулся;

– Алекс, никто другой, не явился на им самим женазначенное свидание, и мне пришлось довольствоваться Фрэнки;

– Алекс, никто другой, имел возможность проникнуть вмой номер, а следовательно, подбросить в сумочку спички «Cannoe Rose» ивытащить из коробки конверте негативами;

– Алекс, никто другой, отбыл из Эс-Суэйры такскоропалительно, что его отъезд можно считать бегством. Бегством с местапреступления;

– Алекс, никто другой, приехал сюда со страннымвизитом. Поверить в то, что он явился сюда из-за экзальтированного письмаэкзальтированной дамочки о каких-то там досках для серфинга – верх легкомыслия.Апофеоз идиотизма;

– Ясин предупреждал меня об опасности контактов сАлексом, ни с кем другим.

С другой стороны:

– у Ясина дурной глаз, дурной глаз;

– Алекс не знал, что я отправлюсь в «Ла Скала» безнего, я могла бы выбрать любой другой ресторанчик, любое другое кафе. А моглабы и вовсе остаться в номере;

– Алекс впервые в Эс-Суэйре, он не слишком хорошоосведомлен о ее географии, нужно знать город, чтобы не заблудиться в нем, чтобыдобраться до форта. А если ты не ориентируешься в Медине – и фора во временитебе не поможет. В полчаса, час – не говоря уже о десяти-пятнадцати минутах;

– в момент совершения убийства, а именно междуполовиной двенадцатого и полуночью, Алекс был в отеле, он звонил на ресэпшенФатиме -

и это самый важный аргумент.

Против него не попрешь, Фатима не стала бы лгать мне, Фатима– незаинтересованное лицо. Остается только сожалеть, что визитка АлексаГринблата, скорее всего, так и останется невостребованной. Мне не получитьработы в его загадочной конторе.

Мне не выбраться.

Время, пространство, люди, вещи – все против меня. Моисобственные отпечатки вопиют о моей же виновности. Как могло произойти, чтоФрэнки, здорового сильного парня, зарезали совсем рядом, в двух шагах, а я дажене почувствовала этого? Не заметила. Не услышала ни звука. Он не сопротивлялся?Он был застигнут врасплох?..

В этом есть что-то мистическое.

Как и в истории самой бритвы с монограммой «P.R.C.».когда-то найденной мной в седьмом номере. Том самом, в котором впоследствиипоселился Фрэнки. Совершив круг во времени, Фрэнки и бритва наконец-то встретились.Может быть, судьба Фрэнки была предопределена в тот самый момент, когдабритвенный прибор остался лежать на раковине в ванной? По прошествии полуторалет мне уже не вспомнить того, кто занимал номер семь.

Уж точно не гастарбайтер.

И не китаец (великий шелковый путь всегда проходил вдали от«Sous Le Ciel de Paris»), и не серфер с подружкой, и не подружка, отлепившаясяот серфера и проводящая отпуск в созерцании волн и воздушных змеев. Хотяженщину тоже не стоит сбрасывать со счетов, накануне убийства я сама затариласьстанком с двумя лезвиями, чтобы побрить ноги. Конечно, брить ноги опаснойбритвой – вещь экстремальная, но… Эс-Суэйра – город экстремалов, а что, еслиподсказку следует искать в монограмме? Дохлый номер, вариантов ее расшифровки слишкоммного, а потому – не существует вовсе.