– Еще ничего не известно, Сашa. Недоразумение можетразрешиться в любой момент. Я говорил, я объяснял… Я думал и сейчас думаю… чтообвинение несправедливо.

«Недоразумение» – Доминик имеет в виду убийство. Есть ещеодин, не менее обтекаемый вариант: неприятности с Фрэнки. Лучше не озвучиватьто, что может вызвать в памяти огромную лужу крови под черной рубашкой ФрансуаПеллетье.

– Спасибо, Доминик.

– Я верю, что ты невиновна.

– Спасибо, Доминик.

– Я сделаю все, чтобы это доказать.

– Спасибо, Доминик.

– Я… Я обязательно что-нибудь придумаю…

Придумки Доминика, ха-ха. Что может придумать трусливыйжирдяй, даже сейчас нервно косящий на наблюдающего за нашим свиданиемполицейского. Поджечь участок? Взорвать камеру? Вызволить меня силой?..

– Для начала пришей пуговицы на рубашке. Или попроси,чтобы Фатима пришила их.

– О чем ты? – Доминик растерянно хлопаетресницами, почему раньше я не замечала, что у него такие длинные ресницы?

Коровьи. Нет – воловьи.

– О чем? О твоей рубашке. Как там близнецы? Джамиль иДжамаль?

– Джамиль разбил нос, а Джамаль разбил локоть.

– А Наби?

– У Наби вскрылся фурункул на правой руке.

– Кто же теперь готовит?

– Это не мешает ему готовить. Я купил четыре новыхдоски для серфинга.

– Ты снова будешь рисовать?

– Не знаю… Подожду, пока ты вернешься. И мы вместерешим…

– Вряд ли это случится скоро. Я не слишком тебяподвела?

– Подвела? Почему ты должна была меня подвести?

– Ты давал приют женщине, незаконно находящейся натерритории Королевства Марокко. Это могло обернуться для тебя неприятностями.

– Пустяки.

– Я сказала, что ты ничего не знал. Можешь сказать тоже самое.

– Пустяки, Сашa. Все в порядке. Не стоит переживать.

– Хорошо… Там, в шкафу, в жестяной коробке, моифотографии. Пусть они побудут у тебя. И машинка. Portative. И сумка с вещами,их не так много. И…

Голос мой срывается. Пятнадцать минут – слишком маленькийсрок. Пятнадцать минут – ничто по сравнению с тремя годами, которые я провеларядом с Домиником. И за все три года я не нашла для него ни одного теплого –по-настоящему теплого – слова. А ведь я нежно привязана к Доминику. Так какогоже черта?..

– Пять минут! – гортанный голос охранниканеумолим. Для пущей убедительности он показывает растопыренную пятерню. –У вас осталось пять минут.

…так какого же черта?! Доминик – единственное, что у меняесть.

Жирдяй. Трусишка, на дух не переносящий исламскихфундаменталистов, русской мафии, глобального потепления, поломок кондиционера,приливов, отливов, электромагнитных излучений от мобильников и микроволновок.Гипотетическая жертва лифта-убийцы и вора-карманника. Художник, которому нехватило смелости стать знаменитым. Владелец отеля, которому не хватило упорстваприбавить к двум гостиничным звездам хотя бы еще одну. Романтик, лысеющий солба. Потный, неуклюжий, вечно небритый, не внесенный в кроссворд Доминик -

единственное, что у меня есть.

В целом мире.

– Я не совершала убийства, Доминик.

– Я знаю.

– Ты веришь мне?

– Я верю.

– Меня просто подставили… Я не выживу здесь, Доминик.

– Я… Я вытащу тебя отсюда. Чего бы мне это ни стоило.Обещаю. Ты веришь мне?

– Я верю.

Скулы Доминика обостряются – или я просто перестала замечатьскладки кожи на щеках? И оторванные пуговицы на рубашке, и скрытый щетинойвторой подбородок.

– Я очень люблю тебя, Сашa. И я тебя не оставлю.

– Ты знаешь Ясина? Парня, который торгует рыбой напристани, рядом с рыбным рынком?

– Нет.

– Черт…

– Я найду его. Не думаю, что это сложно. Что долженсделать я? Что должен сделать он?..

Я и сама не знаю, что должен сделать Ясин. Мысль о Ясинепосещала меня и раньше, но ни во что не оформлялась. Разве что в надпись настене: буквы, из которых сложено его имя, примыкают к буквам, из которыхсложены имена Хакима и Хасана. В моем кроссворде Ясин выглядит инородным телом– только теперь, когда до окончания свидания остались считанные минуты и нервымои напряжены до предела, – только теперь я начинаю понимать почему.

Вещи и люди, которыми забита стена в моей камере, –безусловны, одномерны, процарапаны одной линией. Даже покойный Фрэнки. ДажеАлекс Гринблат, Спаситель мира и знаменитый галерист. Ясин – другое дело. Ясиноперирует символами, которые сам же и создает при помощи рыб, вытащенных изокеана. Его дурной глаз видит не то, что лежит на поверхности, а то, что скрытовнутри: в толще воды, в глубине рыбьего брюха. Ни одна вещь, которую я принялаиз его рук, не была случайной. Ни бусина (темная, с зеленоватыми прожилками,так похожая по цвету на чертовски красивые глаза Алекса), ни ключ, открывшиймне дверь к ночи со Спасителем мира, ни курительная трубка – до нее дело еще недошло, но когда-нибудь придет и ее час.

Ясин вбивает колышки, а точнее – расставляет вехи.

Следуя за ними, переходя от одной к другой, можно резкоизменить траекторию собственной жизни. Так было всегда, может, и на этот разсработает?..

– Купи у него рыбу.

– Какую? – Доминик растерян.

– Любую. Выбери сам. И скажи, что это для меня. Для мадам,о которой ему приснился сон. С кошками, змеями и сломанными стрелами.

– Он должен вспомнить?

– Он вспомнит.

– А потом?

– Потом попроси его, чтобы он выпотрошил рыбу. Вспоролей живот.

– А потом?

– Потом возьми то, что он достанет из рыбьего живота.

– Что он должен достать?

– Не знаю. Но чертовски хочу узнать.

– Я должен передать то, что он достанет из рыбьегоживота, тебе?

– Хотелось бы… Трудно было получить свидание?

– Не стоит думать об этом, Сашa. Я сделаю все, как тысказала.

– Очень хочется курить.

– Разве ты куришь? – От удивления Доминик трясетподбородком.

– Как оказалось. Вот если бы ты достал мне сигарет!Хотя бы пачку.

– Я достану сигареты. Какие именно?

– Любые. Желательно с фильтром.

– С фильтром. Я понял.