– Найдем и посмотрим. Он должен открываться.

– Почему?

– Потому что похож на коробочку. Это не столько украшение, сколько футляр для чего-то.

– Там еще про дневник… Может, Рудин искал в музее другие публикации Мищенко или дневник экспедиции?

– Все может быть, Лео. Мир вокруг нас подвижен, течет, заворачивается вихрями, петляет и создает фантасмагорические комбинации возможностей и вероятностей. Какие-то реализуются, какие-то нет. Одно можно сказать с уверенностью: дневник был, экспедиция была, артефакт был. Елена Успенская тоже была. Кстати, неплохо бы возложить цветы на ее могилу. Насчет Маргуша не уверен. Они нашли что-то, но был ли это Маргуш… – Монах развел руками. – Кроме того, хотелось бы побывать в квартире Рудина. Подозреваю, он мог припрятать кое-что ценное от друзей и подельников. У меня почему-то создалось впечатление, что они не особенно доверяли друг другу.

– Да уж! – фыркнул Добродеев.

– Адрес надо поискать в реестре недвижимости. Надеюсь, он оформил наследство. Потом покопаемся на чердаке у Илоны. Но сначала картина. Звони служивому, Лео. Сейчас мы его приложим… хромой ногой! – Монах захохотал…

– Ты что, выпила? – Мотя демонстративно принюхался.

Он неодобрительно смотрел на Доротею поверх очков. Голова у Доротеи шла кругом после двух бокалов красного и признательного разговора с Илоной, а потому неодобрительный взгляд Моти подействовал на нее как вожжа на лошадь… так, кажется? Тоже мне моралист, раздраженно подумала Доротея. Видала я тебя в белых тапочках. Картошку фри ему! Котлету! И никакой благодарности. Ну, Мотя, погоди!

– С кем, интересно? – продолжал Мотя. – И по какому поводу? И почему в рабочее время?

– Не ваше дело, Матвей Ильич! – отчеканила Доротея. – Я в ваши дела не суюсь, не суйтесь в мои. Учите свою жену, когда пить.

Доротея понимала, что замечание про жену вполне дурацкое, и вообще надо бы заткнуться, виновата ведь, и грубить не надо, но остановиться не могла.

Мотя рассматривал ее, и выражение лица у него было странное. Он снял очки, протер замшевой тряпочкой, снова надел и сказал:

– Она не пьет.

– Кто не пьет? – не поняла Доротея.

– Моя жена.

– Мне наплевать, пьет она или не пьет! – взвилась Доротея, готовая разрыдаться.

– Идите работайте, – сказал Мотя.

– Я плохо себя чувствую, – возмутилась Доротея. – Я иду домой.

– Может, «Скорую»? – поинтересовался Мотя.

Возмущенная Доротея шагнула к двери. Мотя встал из-за письменного стола.

– Сядь! – приказал.

Доротея остановилась.

– Сядь! – повторил Мотя.

Доротея опустилась на стул.

– Чем тебе моя жена не угодила? – спросил Мотя.

И тут Доротею прорвало! Заикаясь, она выпалила:

– Я как последняя дура примчалась с картошкой, а там твою кровать застилают! Я уже думала… А сестра говорит, успокойтесь, выписали его. Приходила жена, собрала вещички и уехали. Жена! Женился втихаря, никому ни слова! А мы жалеем, с котлетами и пирожками, ах, бедняжка, один, некому нос вытереть! А он женился! Хоть бы привел, показал… Отметили бы с шампанским! С пожеланиями счастья в семейной жизни… – Доротея замолчала, внутри организма образовалась гулкая пустота, и хотелось плакать, а стены кабинета, медленно покачиваясь, плыли по кругу.

– Ты что, ревнуешь? – удивился Мотя.

– Я?! Ревную?! Да что ты себе позволяешь? Ухожу! К черту! Сегодня же пишу заявление! – Она вскочила со стула.

– Никак проснулась наша спящая красавица, – удовлетворенно констатировал Мотя. – Не ожидал, право слово, не ожидал. И темперамент прорезался. С чего бы это? Что тебя так зацепило? Ты ведь про своего чеха тоже никому ни слова, все молчком, все… как это ты сказала? Втихаря? Во-во, втихаря. Может, давно вышла замуж, и никто ничего.

– Не вышла и не собираюсь!

– То есть ты опять свободна?

– Не твое дело!

Мотя поднялся из-за стола:

– В таком случае официально делаю тебе предложение. Пока не появился другой чех. Хочешь, стану на колени?

Доротея изумленно уставилась на босса.

– А… жена?

– Не жена она мне. Соседка. Меня выписали на день раньше. Здоров, говорят, иди домой. У нее мои ключи, она кормит Милоша и поливает кактусы. Я позвонил, она прилетела.

– Милоша? – пролепетала Доротея, вспыхивая. – Какого Милоша?

– Кота. Шотландский вислоухий, весной прикупил на выставке. Страшное животное! Шкодит без продыху и все время жрет. Пришлось переставить повыше аквариум и убрать с подоконника кактусы. Ну так как? Становиться на колени?

Доротея снова опустилась на стул…

Майор Мельник подошел к столику, выдал свое обычное: «Привет, бойцы» и сел, выжидательно уставившись на Монаха и Добродеева. В руках у него ничего не было, и Монах понял, что картину майор не принес. Неужели облом?

– А картина? – спросил он, насупившись.

– Картина возвращена владельцу, – сказал майор Мельник.

– А дневник?

– И дневник возвращен. Ты думал, вы одни тут такие умные? Как говорит твой друг детства Жорик – не бином Ньютона. Вы предположили, что Ильин убил Людмилу Жако и унес картину и дневник. Предположение засчитывается, картина и дневник были найдены в его машине. Кто убил Ильина, я знаю. Чем будем торговать, бойцы?

– Кто? – спросил Добродеев. – Латыш?

Майор ухмыльнулся.

– Берешь на понт? Латыш путался у следствия под ногами, но убийца не он. Должен заметить, что в моей практике это первый случай, когда убийца – покойник. Я лажанулся, приставил к ней охрану, на всякий случай. Поверил и пожалел. Когда Илона рассказала, как Людмила Жако приходила к ней и убедила переночевать у подруги, я понял. Она обманула нашего человека, ушла из-под наблюдения, чтобы обыскать дом. Нашла дневник. А картину вырвала у Рудина…

– Артефакт она тоже нашла? – спросил Добродеев.

– Среди вещей Ильина его не было. В дневнике упоминается, где он хранился. Думаю, не нашла. Но вернулась бы. Прочитала бы дневник и вернулась.

– То есть кулон еще в доме?

Майор ухмыльнулся и пожал плечами.

– А Будда?

– Это к Слепунцову. А теперь скажите, бойцы, откуда у вас фотографии. Леша! Твоя работа?

Добродеев пожал плечами и спросил:

– Какие фотки?

Получилось неубедительно.