– Не нем были старые перчатки.

– На ком? На Стефане? – уточнила я.

– Ну, да! – нетерпеливо подтвердила Марийка.

– И что тут странного?

Она отвела взгляд в сторону и шмыгнула носом.

– Понимаешь, – задумчиво ответила Марийка, – он эти перчатки надевал только на прогулку. В город – никогда. У него новые были…

– Может, не нашел новые и надел старые, – предположила я.

– С вечерним костюмом?

Я пожала плечами.

– Ну, не знаю. А где лежали новые перчатки?

– Они лежали в машине, – ответила Марийка.

– Откуда ты знаешь? – удивилась я.

– А я видела, – объяснила Марийка.

– Что видела?

– Видела, как Александр Николаевич их оттуда забрал.

Я утратила дар речи. Просто стояла и пялилась на собеседницу, как языческий истукан.

– Пришел, меня расспросил, – рассказывала Марийка, – зашел в комнату. Осмотрел все с порога и пошел назад.

– Ты ему про перчатки сказала? – спросила я.

– Сказала, – подтвердила Марийка. – Я в самую первую минуту про перчатки подумала. Как только увидела Стефана Викторовича.

– А что тебе ответил Саша?

– Ничего не ответил, – сказала Марийка задумчиво. – Но я заметила, как он взял ключи от машины. Они валялись на банкетке, возле вешалки.

– А потом?

– А потом я подошла к окну и увидела, как Александр Николаевич открывает машину. Повозился в ней минуту, достал что-то черное и сунул в карман.

Она снова задумчиво шмыгнула носом.

– Я уверена, что он забрал оттуда новые перчатки Стефана Викторовича. А потом он вернулся в дом и бросил ключи туда же, где они лежали. На банкетку.

Я молчала.

– Как ты думаешь? – спросила Марийка, посмотрев на меня, – следователю нужно об этом рассказать?

– Не знаю, – ответила я через силу.

А в голове закрутились два предложения:

Ай, да Саша!

Ай, да сукин сын!

Домой я пришла не сразу.

Погуляла минут десять по улице, прикидывая неожиданный поворот событий.

Зачем он это сделал?

Я не понимала.

«На память взял», – высказался ехидный внутренний голос.

«Брал бы тогда что-то посущественней! – возразила я. – Возле кровати кейс стоял, а добра в том кейсе… Видимо-невидимо! И пачки баксов на комоде».

Однако не польстился.

Кстати, о кейсе… Насколько я понимаю, это те самые ценности, якобы похищенные из магазина бухгалтером на пару с продавщицей.

Говорила же я, что Стефан имеет ко всему случившемуся прямое отношение!

Тут мной овладело уныние. Подозреваю, что Стефан был последним человеком, знавшим, что там произошло. И правду мы – увы! – никогда не узнаем.

Домой я шла неохотно, волоча ноги. События последних дней, происходившие в поселке, наглядно иллюстрировали, насколько мудры были создатели сериала «Богатые тоже плачут».

Точнее не скажешь.

Охотнее всего я бы отсюда уехала. Но это было бы подлостью.

Нет. Только не сейчас.

Не успела я открыть дверь дома, как в ужасе отпрянула назад. Но тут же снова рванула дверь на себя и ринулась на кухню.

Судя по дикому, истошному крику, эпицентр событий находился именно там.

Я вбежала в открытую дверь и замерла на месте.

Похоже, в просторной кухне собрался весь дом. Элла стояла у стены. Ее губы были плотно сжаты, брови сошлись у переносицы. Она выглядела странно: словно что-то напряженно обдумывала.

Неподалеку от нее в стену вжималась горничная. Девица наблюдала за происходящим одновременно со страхом и любопытством.

А в центре кухни шла неравная борьба.

Максим, Толик и Марья Гавриловна пытались скрутить прелестную девушку Женю, размахивавшую огромным кухонным ножом.

Правда, узнала я ее не сразу.

Это перекошенное безумной гримасой лицо и растрепанные волосы, разметавшиеся по нему, могли принадлежать кому угодно, только не прелестному ангелочку, которого я привыкла видеть.

– Он умер! – визжала Женя так оглушительно, что у меня немедленно заложило уши. – Пустите меня! Я не хочу жить! Димка умер! Я знаю!

Ее руки были залиты кровью.

– Женя, доченька, – пыталась вклиниться между криками Марья Гавриловна, – выслушай меня…

– Он умер! – еще оглушительней завизжала Женя. – Я не хочу! Отпустите меня!

Мужчины молча пыхтели, пытаясь выхватить нож из Жениной руки. И самым страшным было то, что это им никак не удавалось.

– Димка! – надрывалась Женя, выкручиваясь из чужих рук. – Димка!!

Димка. Какой Димка?

Я медленно подняла руки и изо всех сил стиснула уши. Господи, не дай сойти с ума!

Наконец усилиями троих людей, семнадцатилетнюю девочку удалось обезоружить. Марья Гавриловна выскочила из кухни и через минуту вернулась с домашней аптечкой.

Выхватила из нее одноразовый шприц, разорвала бумажную упаковку и воткнула иглу в пластмассовую ампулу.

Привычным движением вытянула нужное количество жидкости и, не раздумывая, всадила шприц в руку дочери.

Женя замерла. Подняла голову и уставилась в пространство. Лицо девушки конвульсивно дергалось. Мужчины, тяжело дыша, ждали результата.

Через три минуты глаза Жени тихо закрылись, голова свесилась вниз.

Ее мягко опустили на пол.

– Где бинты? – отрывисто просил Максим.

– Вот, вот…

Марья Гавриловна торопливо сунула ему стерильную упаковку.

– Антисептик дайте!

– Кончился!

– Любой! Водку откройте!

– Сильно порезалась? – дрожащим голосом спросила Марья Гавриловна, подавая Максиму вату, смоченную в спирту.

– Сильно, – отрывисто ответил он. – Толик! Выводи машину! Поедете в больницу.

– И я!

– Конечно, Марья Гавриловна, и вы, – согласился Максим, перетягивая Женины руки эластичной повязкой.

Толик выскочил из кухни. Максим поднял обмякшее тело девочки на руки и понес во двор.

Следом торопливо бежала Марья Гавриловна.

Женю погрузили в машину, Марья Гавриловна уселась рядом с дочерью.

– Быстро, но осторожно, – велел Максим шоферу, и Толик испуганно кивнул.

Джип сорвался с места и, взвизгнув на повороте тормозами, исчез из глаз.