– Ров! Ров укрепляйте! Выкатывайте мортирку! На скосы траншей вбивайте клинья, заточенные противу супостата! Орлы! Орлы! Зовите Александра! Смертников-добровольцев тащите к амбразурам и там вяжите накрепко! Ребята! Ребята, не выдайте!..

Сплю потом беспокойно. Утром стыжусь содеянного и, глядя на плоды вечерних забав, сокрушаюсь на перевернутой беседке.

К труду физическому отношусь с опаской.

Подбежавшие деревенские дети спросили у меня, как им понимать значение слова «флиртовать».

Для человека, превращающего ревматоидный артрит в свою главную изюминку, вопрос крайне приятный.

Привалясь ватной спиной к изгороди, ответил мудро, со свойственной мне афористичностью.

– Для мальчиков, – сказал я, – флиртовать – это значит несколько раз напаивать девочку водкой и благородно оставлять ее одну у двери ее квартиры. А для девочек секрет флирта один: не верить мальчикам с первой прямо минуты, как-то обуздывать себя, не знаю, сдерживать, что ли…

Социальный статус уже не может обеспечиваться просто красивой вывеской на воротах и выпоротым кучером. Горько осознавать, но теперь этого уже мало.

Этим неутешительным наблюдением я поделился с окружающими меня домочадцами.

– Не обеспечивает, – говорю им, прижимая к груди купленный себе подарок, – социальная дистанция, укрепленная частоколом и ночными сытыми криками, нашего законного положения властителей сей мирной округи! Сами обстоятельства вынуждают нас покупать мне все новые и новые товары и ценности, возможно, обрекая вас, родненькие, на муки. Лозунг момента видится мне как «conspicuous consuption». Именно «показное потребление» мною дорогостоящих товаров и услуг вернет нашей дружной пока семье прежний блеск и приятную ненависть окружающих! Общество неформально понуждает нас к безудержной трате мной ваших денег, ответим же на этот вызов с достоинством… Укрепитесь! Не в сыре бог, а в плесени на сыре! Настала пора жить по стандартам, кажущимся для многих из вас пугающими. При команде фотографа «Улыбочка!» надувайте животы! Стыдно отсасывать из соседских автомобилей по ночам 95-й бензин?! Сосите 98-й! Иного выхода преодолеть ложную стыдливость в этом вопросе не вижу и верю в вас!

Проводил понурых родственников из кабинета своим любимым кличем: «Поднажмите!» Никогда еще эта фраза меня не подводила.

В отличие, например, от: «Тормози!» или «Помогите!»

Сейчас нам давали мед! Трудно передать волнение, которое пронеслось по этажам нашей богадельни при известии о том, что будет дегустация меда! Так только немцы волнуются, когда на завтрак в отеле шампанское пятикопеешное выносят в пластиковых фужерах.

Я сам, впрочем, несколько поддался ажиотажу и даже на нервной почве покусал в прыжке нескольких пробегавших мимо граждан. А ведь не люблю всякие там дегустации, бегу их. Потому как знаю про оборотную сторону медали. Дадут конфету, а потом заставят читать стихи или заполнять анкеты непишущей ручкой за кусманчик прогорклого сыра. А то еще выведают домашний адрес и будут под дверь подсовывать рекламные проспекты своего вонючего средства от импотенции «Маралий рог», да так, что весь подъезд об этом узнает и начнет сопереживать и кивать с пониманием. Руки, сволочи, будут жать в лифте.

Помню, носился я в своей типичной манере смертельно раненного по супермаркету «Ашан», калеча телегой зазевавшихся майонезных клуш с их сотовыми разговорами у витрин. Позади свита, все дела. Горнист в повседневной ливрее и знаменосец с гербовым значком.

Вдруг – мама, мама! Дева рекламирует творог! Да такая дева, что я не то чтобы присел от охватившего меня томления, но как-то несколько попятился, что тебе бык, огребший кувалдой по кудрявому лбу на веселой ярмарке. Я даже руками глаза заслонил. И шумно сглотнул. Уж больно была дева Творожная радость собой хороша. И стояла в замечательном ракурсе, несколько придавив своими обильностями выставочные образцы. Плюс псевдотирольский сарафан! И бутафорские косицы! Мечта любого немолодого Зигфрида. Я же люблю толстых и смелых…

Наелся я тогда этого творога до полного исступления, не сводя с девы опытных глаз. Меня от стенда отволакивали несколько раз. Потом два дня рвало, и ассистент все названивала по знакомым, уточняла адрес ближайшего лепрозория, чтобы меня туда запсотить поскорее из-за моего внешнего пятнисто-чешуйчатого вида и общей почесанности.

Мед оказался хорошим. И разнообразным. Энергичная презентаторша с размаху засадила мне в пасть кусок сот размером с голову ребеночка-шахматиста. Это чтобы я орать в очереди перестал. Потом все приставала с расспросами. Мол, как, дивен медок-то?! Чудесен?! Чувствуется ли в нем гречишность?! И мерное солнечное гудение трудоробных пчел?!

Давясь воском, ответствовал утвердительно во всех случаях. При вопросе о пчелином гудении даже руки развел в немом восторге и, не прекращая жевать, поклонился всем в пояс. На три стороны.

Сам же себя чувствовал старухой богомолкой, которая на паперти в молитвенном стоянии свечи жует и всех благословляет при входе и выходе. Есть у нас одна такая.

Живу в окружении йогов, кришнаитов и буддистов.

Для меня вся эта мудрая радуга сливается в белый круг.

– Скоро, господа хорошие, – сообщил я довольно задумчиво, стоя на паперти в подозрительно новой шубейке, – скоро индийская мудрость пропитает нас совсем. И будет так славно вокруг. Как в Индии!

Все собравшиеся вокруг меня заохали, тряся бородами: вот, мол, как! о!

– Как в Индии станет все, – продолжал я, тщательно жуя просфору, – перезаражаем друг друга какой-нибудь холерной заразой, чумой там, не знаю, проказой, и начнем мереть сотнями. Так мне видится перспектива. Водопровода нет, зато мантрим до шиваистского посинения. Будьте вы все прокляты, конечно…

Собравшиеся начали разбредаться, поспешно обтирая о заборы татуированные руки свои.

Крикнул им в спины:

– Вернитесь к нормальному сатанизму, друзья! Не позорьтесь уже…

А сейчас такая мода пошла: созвать гостей и не сажать их за стол, а проводить экскурсии по дому и прелестным прихотливым окрестностям.

Деликатно упихивая за пазуху найденные случайно салфетки и статуэтки балерин, семенишь за хозяином, ахая и прижимая ладони к горящим щекам. Видел – поросенков несли с яблочками в пасти: надо терпеть, друг, надо, понимаешь, Савелий Павлович, продержаться до второго графинчика! А там все как рукой снимет, не плачь, старик Савелий, ободрись, впереди только озеро с башней, в которой их гувернантка, значит, живет и за лебедями романтично по ночам зырит в неверном свете луны. С двенадцати до трех стоит у окна, прикрытая лишь тюлем, и явственно элегирует на птиц, у них тут строго с этим делом налажено.