соратников Зиновьева автоматически принимал на себя ответственность за все возможные ошибки сталинско-бухаринского руководства в китайском вопросе. Дабы Михаил Михайлович уж точно не сумел отбояриться от политически опасного поста, на следующем заседании Политбюро ЦК ВКП(б), которое состоялось через два дня, 20 июня, был заслушан доклад «О КВЖД» Г.В. Чичерина, Л.М. Карахана, Я.Э. Рудзутака и самого М.М. Лашевича. В числе прочего Политбюро утвердило с поправками проект интервью Лашевича и постановило опубликовать его 21 июня в газетах вместе с постановлением о назначении Лашевича председателем Правления КВЖД. Задачей Лашевичу ставилось «…разрешение всех возникающих вопросов с учетом интересов обеих сторон на основе договора между СССР и Китаем и обеспечение совместной равноправной работы в Правлении и Управлении КВЖД»[822]. 25 ноября Политбюро, заслушав доклад «О Китае» Л.М. Карахана и К.Е. Ворошилова, обязало М.М. Лашевича через два дня выехать в Харбин[823].

Глава 11

«Не время ли всю оппозицию отправить для проведения перманентной революции на Луну?» Июльский 1926 г. Пленум ЦК ВКП(б)

На Июльском 1926 г. Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) Л.Д. Троцкий, Г.Е. Зиновьев и ряд их сторонников выступили с совместным «Заявлением» – развернутой платформой. Я.Э. Рудзутак сразу же заявил: «Это – платформа против нашей Всесоюзной коммунистической большевистской партии (интересно, для Яна Эрнестовича Троцкий и Зиновьев со товарищи были Всесоюзной коммунистической меньшевистской? – С.В.), и оглашение этого документа здесь – это первый шаг к расколу партии»[824].

И.В. Сталин обвинил Г.Е. Зиновьева в том, что последний неверно изложил его заявления о «стабилизации» на XIV съезде, «а солгав» таким образом, «он пошел против решений […] партии и Коминтерна»[825] и «пошел еще, как это ни странно, и против самого себя», поскольку сталинские заявления из политического отчета ЦК о стабилизации Зиновьев почти дословно повторил «на том же съезде в своем докладе о Коминтерне […] спустя 9 дней»[826].

Цитируя зиновьевские высказывания, сделанные в период с декабря 1925 по июнь 1926 г., Сталин сделал акцент на их противоречивости, заявил: «Разбери теперь, кто может: есть у нас стабилизация или нет? Как назвать эти шатания и колебания т. Зиновьева по основному вопросу современности? Можно ли назвать это позицией? – Нет, товарищи, это не позиция, а окрошка, жалкая и смехотворная окрошка»[827]. Л.Д. Троцкому генсек приписал «ультра-левую чепуху»[828], поскольку в его осторожных заявлениях вообще не осталось место стабилизации, а стабилизация, утверждал Сталин, «не есть пустое слово»[829].

По заявлению генсека, «фразы» у его оппонентов были «левые, а на деле» выходила «помощь врагам рабочего класса. Пойдешь налево, придешь направо. Нет, товарищи, мы не пойдем на эту политику эффектных жестов…»[830] Сталин вывел «блок ревизиониста Троцкого и не верящих в победу социалистического строительства Каменева и Зиновьева с меньшевиком (видным деятелем Рабочей оппозиции. – С.В.) [Сергеем Павловичем] Медведевым» и поздравил первых трех «с этим бесславным блоком», заявив: «Чем крепче вы друг друга обнимаете, тем скорее разглядит партия вашу беспринципность, ваше банкротство»[831].

На Июльском 1926 г. Пленуме сталинско-бухаринское большинство осудило и позицию Г.Е. Зиновьева и Л.Д. Троцкого, занятую в вопросах мировой революции. Во-первых, вожди оппозиции справедливо предложили выйти из Англо-русского комитета, что большинство ЦК приравняло к «отзовизму» – одной из ересей в РСДРП времен Первой русской революции (отзовисты настаивали на полном отказе от легальных форм массовой партийной работы и отзыве депутатов-социал-демократов из III Государственной Думы). Во-вторых, И.В. Сталин и Н.И. Бухарин обвинили Зиновьева со товарищи в ошибках, допущенных в вопросе о польском военном перевороте. При том, что виноваты были они сами. Г.Е. Зиновьев парировал: «…между апрелем и маем и произошел действительно фашистский переворот», причем в результате ошибочно избранной большинством ЦК ВКП(б) тактической линии ЦК Польской Компартии повел «рабочих на демонстрацию в честь Пилсудского “во имя” тактики единого фронта» и тем самым покрыл «позором наше знамя»[832]. Однако совершенно справедливое заявление Зиновьева стало гласом вопиющего в пустыне. В-третьих, Троцкий и Зиновьев сделали абсолютно оправданное предложение о том, чтобы Коммунистическая партия Китая порвала с Гоминьданом и вышла из его состава. Н.И. Бухарин (вот тут И.В. Сталин лично из осторожности отвечать на критику не стал) договорился до заявления о том, что «мы в этом Гоминьдане играем руководящую роль. Мы в этом Гоминьдане осуществляем гегемонию нашей партии во всем национально-революционном движении»[833]. Троцкий с Зиновьевым и здесь ничего не смогли поделать – несмотря на свою абсолютную правоту.

Сталинско-бухаринское большинство ЦК зафиксировало в резолюции Июльского 1926 г. Пленума ЦК и ЦКК ВКП(б): «…оппозиция не удержалась в своей борьбе на почве законного отстаивания своих взглядов в рамках партийного Устава и за последнее время перешла к прямым нарушениям постановлений Х и XI съездов о сохранении единства в рядах ВКП(б) (тогда еще РКП(б). – С.В.), прибегнув в своей борьбе с партией к попыткам создания нелегальной фракционной организации, противопоставленной партии и направленной против ее единства. За последнее время партия поставлена перед целым рядом фракционных шагов со стороны Новой оппозиции, выразившихся: в устройстве нелегальных, конспиративных собраний; в перепечатывании и рассылке как по Москве, так и по другим городам нарочито подобранных секретных партийных документов, направленных к дискредитированию линии партии [с учетом того факта, что подлинность документов ЦК в резолюции не оспаривалось, большинство ЦК фактически расписалось этим заявлением в своих ошибках, на которые ему указывали Зиновьев и Троцкий. – С.В.] (однородные секретные документы Политбюро распространялись среди членов партии и получены организациями: в Брянске, Саратове, Владивостоке, Пятигорске, Омске, Гомеле, Одессе и т. д.); в посылке своих агентов в другие партийные организации с целью создания там фракционных подпольных групп (поездка т. Гр. Беленького в Одессу для организации нелегальной фракции, с установлением особого шифра, явок и проч. Необходимо констатировать, что все нити этих фракционных шагов оппозиции ведут к аппарату ИККИ, во главе которого стоит член Политбюро г. Зиновьев)»[834].

Пленум осудил действия Г.Е. Зиновьева и вывел его из Политбюро. В резолюции говорилось: «Считая нетерпимым такое положение, когда фактическое руководство фракционной борьбой оппозиции осуществляется одним из членов Политбюро ЦК, исключить т. Зиновьева из состава Политбюро ЦК, предупредив одновременно всех оппозиционеров, независимо от их положения в партии, что продолжение ими работы по созданию фракции, противопоставленной партии, вынудит ЦК и ЦКК ради защиты единства партии сделать и по отношению к ним соответствующие организационные выводы»[835].

На Пленуме не обошлось без подлинной трагедии. 20 июля Л.Б. Каменев схлестнулся с Г.Л. Пятаковым по вопросу о развитии промышленности. В дискуссию вмешался Ф.Э. Дзержинский, отрастивший на Каменева зуб еще со времен Дискуссии в ВЧК 1918–1919 гг. Лев Борисович не остался в долгу. Против него выступили Я.Э. Рудзутак и А.И. Рыков. В своем заключительном слове Л.Б. Каменев опять позволил себе не самые лестные высказывания о Ф.Э. Дзержинском, которому в итоге стало плохо. Когда Феликс Эдмундович оправился, он пошел домой, а через час после этого его не стало. Виновен в смерти Дзержинского, впрочем, был сам Дзержинский. Через два дня, 22 июля, Дзержинского похоронили на Красной площади. Гроб несли Сталин, Троцкий, Зиновьев, Каменев, Бухарин и Рыков. Но это,