25. Какие социальные группы отображает оппозиция (ответ зависел от степени развития фантазии докладчика. – С.В.)?»[840]

Глава 12

«Наступают сумерки… старой ленинской гвардии». Троцкий и Зиновьев в Коминтерне

25 июля 1926 г. Г.Е. Зиновьеву написала в личном письме его супруга Злата Ионовна Лилина, которая в это время находилась на лечении в Ленинграде: «Милый мой, только что узнала из газет о снятии тебя из Политбюро. Итак, первое действие произведено. За ним, конечно, немедленно последует и второе действие: снятие тебя с Коминтерна»[841].

О Злате Ионовне Лилиной следует сказать несколько слов. В годы Гражданской войны, когда Григорий Евсеевич занимал пост председателя Совета народных комиссаров Северной трудовой коммуны, его жена была народным комиссаром социального обеспечения Коммуны. Виктор Серж описал свое первое впечатление от знакомства со Златой Ионовной следующим образом: «…маленькая, с коротко остриженными волосами, живыми и жесткими серыми глазами, в форменном френче, сказала мне: “Вы привезли семью? Я могу поселить их во дворце, знаю, что иногда это доставляет удовольствие, но будуары там не отапливаются. Домашних лучше отправить в Москву, наш город на осадном положении. Могут начаться голодные бунты, прорваться финны, напасть англичане. От тифа столько покойников, что не успевают хоронить. К счастью, они мерзлые. Если хотите работать – дел хватит!”»[842]. По словам Сержа, Лилина «…с энтузиазмом заговорила о достижениях советской власти: открытии школ и детских домов, помощи инвалидам, бесплатной медицинской помощи, общедоступном театре»[843]. Злата Ионовна прямо заявила: «Мы все-таки работаем, и будем работать до последнего часа!»[844] Серж писал: «Позднее я ближе познакомился с ней – она не знала усталости»[845]. Сказать по правде, можно было написать и лучше: «Она не знала усталости до последнего часа»[846].

После Июльского 1926 г. Пленума ЦК и ЦКК Г.Е. Зиновьев составил текст разъяснения происходящих в ВКП(б) событий для Коминтерна, написав по этому поводу в Политбюро: «Нет никакого сомнения в том, что после решений Ию[л]ьского (1926) Пленума ЦК и ЦКК я не могу более быть председателем Коминтерна. Нет, далее, никакого сомнения в том, что этими же решениями фактически аннулировано прежнее решение ЦК ВКП о неперенесении дискуссии, начатой на XIV съезде, в Коминтерн. Само собой разумеется, что каждому решению нашей партии касательно моей дальнейшей работы в Коминтерне я подчиняюсь безусловно. Но представить свои объяснения руководящим органам всех секций Коминтерна я считаю себя обязанным – ибо я избран был председателем ИККИ на V Конгрессе Коминтерна. Я не сомневаюсь, что Политбюро ЦК ВКП(б) признает за мной это право»[847]. Никакой реакции на зиновьевское послание не было, что вполне закономерно.

Когда-то, 19 декабря 1923 г., один из членов делегации РКП(б) в ИККИ рассказал в своем заявлении, как на одном из заседаний Политбюро «в дискуссии об организационных вопросах германской компартии т. Сталин, ссылаясь на мое письмо в ЦК партии по поводу конфликта с т. Троцким, заявил: “Вы угрожаете тем, что поднимаете компартии запада против РКП. В день, когда вы это сделаете, вы полетите в два счета из нашей делегации в Коминтерне”. Я обратил внимание т. Сталина на то, что его точка зрения означает запрет членам РКП обращаться к Коминтерну по вопросам жизни и смерти русской компартии, а также Интернационала, являясь, таким образом, полным отрицанием основ Коминтерна. Вы, т. Зиновьев, с места заявили, что моя формальная ссылка отвечает действительно статуту Коминтерна. Тов. Каменев, председательствующий в Политбюро, со своей стороны заявил, что как бы статутарно (так в документе. – С.В.) дело не выглядело, по существу ясно, что представитель ЦК РКП в Коминтерне может только проводить линию ЦК, а в случае, если он этого не делает, должен быть в соответствующий момент снят с поста. На мое требование запротоколировать заявление т. Сталина Политбюро ответило отказом, ссылаясь на решение Пленума в протоколах Политбюро отмечать только решения. Со дня этого инцидента миновало много дней. Я все время ожидал, что Политбюро поймет неслыханную важность затронутого этим инцидентом вопроса и либо формальным решением откажется от точки зрения генерального секретаря партии, либо же формальным решением обяжет меня проводить, до решения этого конфликта высшим органом партии, решения ЦК и в вопросах Коминтерна»[848].

3 августа 1926 г. И.В. Сталин написал В.М. Молотову: «Дела идут в общем неплохо. Все большие западные партии высказались за наш ЦК (включая и Францию с Чехословакией), против оппозиции»[849]. Дела шли «неплохо» для сталинско-бухаринского руководства и дальше. 30 августа генсек направил Молотову послание уже с предложением конкретных «оргвыводов» в отношении Зиновьева: «Дело идет к тому, что нам не миновать постановки вопроса о снятии Григория с КИ. Об этом говорит решение ряда западн[ых] партий (Англия, Германия) о снятии Григория. Об этом же говорит первый пункт порядка дня нашей (предстоящей) конференции (“международные вопросы”). Было бы непонятно и неестественно, если бы мы (ВКП) “увильнули” от вопроса о снятии в то время, как вопрос поставлен всей обстановкой, а две западные партии определенно предлагают снятие. Поэтому мы можем и должны вынести решение о целесообразности предложения о снятии. […] Что касается формального проведения вопроса, то это надо сделать на Расширенном пленуме ИККИ. Если все партии или громадное их большинство выскажутся за снятие Григория, то такое высказывание можно будет смело считать как подлинную волю всех партий, то есть всего конгресса. Окончательное решение можно будет передать конгрессу»[850].

Объединенная оппозиция начала подготовку к новому витку выяснения отношений с «генеральной линией партии». Так, 10 августа 1926 г. секретарь Московского губернского комитета ВКП(б) Василий Афанасьевич Котов направил И.В. Сталину докладную записку:

«10/VIII ко мне пришел т. Скользнев [Е.А.] (осознавший свою вину и покаявшийся за спиной товарищей по фракции сапроновец. – С.В.), чл[ен] партии Сокольнического района, ячейка Москва Товарная Каз[анской] ж[елезной] д[ороги], и сообщил следующее:

Лично ему известно, что в Москве ведется работа к подготовке дискуссии, которая должна начаться в октябре, и поэтому идет подготовка к собиранию сил, выражающихся в том, что ему, то есть Скользневу, известно, что на квартире т. Серебрякова происходят собрания, на которых присутствуют Ив[ан] Н[икитич] Смирнов, Альский и Радек. Разговоры идут об организации центров, начиная с ячеек, кончая МК. Имеются районные организаторы: по его мнению, во главе их стоит т. Белбей: работает в Наркомпросе, научный сотрудник К[оммунистического] у[ниверситета] т[рудящихся] В[осток] а, при разговорах фамилии говорить [оппозиционеры] избегают. Сказанную фамилию участника записывают, но своими знаками, записочки рвут на мельчайшие клочки. Распространяют документы, которые лежат на столе у Серебрякова, а также он (Скользнев. – С.В.) видел, как Ив[ан] Н[икитич] Смирнов приносил и передавал [Аркадию Осиповичу] Альскому. Документы – речь Троцкого, декларация и много др., которые потом перепечатываются на тонкой бумаге и передаются. Часть документов он имеет у себя. Основной базой они считают Сокольники. Сейчас идет подготовка к собранию их актива