и забвение. Слишком много он в жизни повидал, чтобы бездумно, без тени сомнения внимать Мукапору. Скорее всего, просто слаб оказался. В тот, самый важный в жизни момент, когда нужно было явить силу.

Тармисара… Жива ли она вообще? Ведь ему только издали дали взглянуть на неё. Обещают свидание. Давно уже обещают. Что ему ещё нужно сделать для них? Возят по сёлам, где ещё теплится жизнь. Показывают.

«Вот ваш тарабост Бицилис, десница Децебала. Покорился, служит нам. Потому что умный, потому что понял, что боги за нас, оттого и побеждаем. А вы, дурни косматые, ещё не поняли? Ещё волками смотрите? Так знайте, для непокорных у нас крест всегда найдётся. А покоритесь — будете жить. Будете строить для нас, на рудниках работать. Не как рабы, плату будете получать. Закон примете наш, справедливый. Видите, как он справедлив к Бицилису? Он по-прежнему тарабост, одет в шапку с серебряным ободом. Потому как цезарь жалует тех, кто ему покорен и служит верой и правдой».

Римляне в Дакии действительно в минимальной степени использовали рабский труд, предпочитая вольнонаёмный.

Из головы никак не шёл взгляд Тарсканы. Странный взгляд.

Мальчик хорошо его знал. Ну ещё бы внук Децебала не знал ближайшего царёва друга. Что значил его рывок? Обнять хотел? Или ударить?

Бицилис с силой потёр виски руками. Разболелась голова.

Взгляд девочки он прочитал вполне определённо. И он вполне объяснял и порыв её брата.

В глазах Даои плескалась ненависть.

Бицилис встал, подошёл к столу, взял кувшин, качнул. Внутри ничего не плеснуло. Пусто.

Нет никакой мочи терпеть эту боль, телесную и душевную. Надо выпить. Ага, а потом дышать перегаром в лицо Ливиану и смотреть сквозь него мутным взглядом. Он обещал вызвать. Может и сам цезарь вызовет.

Да и насрать.

Бицилис не мигая смотрел на трепещущий огонёк масляной лампы. Покачиваясь, будто уже опьянел, вышел из комнаты с кувшином в обнимку. По винтовой лестнице спустился на этаж ниже. Там столкнулся со стражем, преторианцем. Они тут повсюду, поскольку сам цезарь сейчас в Апуле.

Преторианец взглянул на тарабоста спокойно, рука к мечу не дёрнулась. С чего бы суетиться? Это ручной пёс цезаря, никакой не волк.

— Я до ветру, — процедил Бицилис.

Преторианец усмехнулся, кивнул:

«Верю, верю».

Кувшин, конечно, приметил.

Тарабост двинулся дальше, ему разрешалось передвигаться почти везде в пределах крепости. Путь его лежал в погреб.

До времени великого Буребисты погреба жилищ властителей гетов были битком забиты амфорами с вином. Буребиста повелел прекратить повальное пьянство, ибо оно лишало гетов мужества и силы. Храбрые мужи превращались в мычащую скотину, а жены рожали слабоумных и ни на что ни годных детей. Насчёт последнего царь, конечно, не сам догадался. Так сказал ему жрец Декеней, главный царский советник. Это по его воле были вырублены виноградники и вино поставлено вне закона.

Однако после смерти Буребисты люди взялись за старое и, хотя нынешние погреба не шли ни в какое сравнение с теми, что имели древние цари, вина здесь хватало. Только вместо амфор всё больше дубовые бочки — хитроумная галльская придумка. И римлянам она очень приглянулась и даки распробовали. Во многом удобнее амфор и вино вкус интересный приобретает.

Здесь не только вино хранилось. Две трети погреба занимали амфоры с маслом и зерном, солонина, тюки и корзины с прочим припасом.

Бицилис прошёл вдоль рядов бочек, выбрал нужную. Чоп был забит неплотно, бочку не так давно уже открывали. Он, Бицилис, как раз и открывал.

Тарабост поставил лампу на пол, выдернул затычку, поставил кувшин. Толчками заплескала в кувшин тёмно-красная жидкость. Когда он наполнился, Бицилис заткнул бочку и прямо тут, на месте, сделал большой глоток.

По жилам сразу стало разливаться тепло. Накатила лень, неохота никуда уходить. Тарабост сел на пол, привалился к бочке, отхлебнул снова. А потом ещё раз.

Ноги в тряпки превратились. Одолевали усталость и опьянение, быстрое, когда надираешься натощак.

Совсем скоро он провалился в беспамятство. Без сновидений, как и хотел.

Проснулся от странного звука — камень скрёб о камень. Бицилис открыл глаза. Лампа ещё горела, хотя масло почти уже закончилось.

Нещадно мутило. Тарабост, ещё не осознавший, где находится, мотнул головой. Поморщился: резкое движение отозвалось болью.

Звук никуда не пропал. По-прежнему камень скрёб о камень. Негромко. Равномерно.

Опираясь на бочку, Бицилис встал. Покачнулся и едва не упал. Нагнулся было за лампой, но в глазах потемнело, и тарабост поспешно выпрямился. Несколько мгновений стоял, привалившись спиной к бочке, хватая воздух ртом. Показалось, будто пол и потолок меняются местами.

Ладно, хрен с ней, с лампой. Пусть стоит. Света, в общем-то, хватает. В освещённой части погреба ничего необычного Бицилис не видел. Амфоры, бочки, корзины.

Звук прекратился. Снова воцарилась тишина.

Бицилис осмотрелся и шагнул на неосвещённую часть погреба. Был бы трезвым, поспешил бы убраться подобру-поздорову. Кликнул бы стражу. Но пьяному море по колено.

Он осторожно пробирался вдоль стены, вслепую ощупывал её руками. Камень, как камень. Ничего необычного.

Тихо-то как… Почудилось что ли?

За спиной раздался негромкий скрежет. Будто ножом провели по камню. Вернее, парой-тройкой ножей разом.

Бицилис медленно обернулся. Глаза его расширились.

— Ты?!

* * *

Траян засиделся допоздна, читал доклад Децима Скавриана, наместника Дакии, потому вызвать Бицилиса удосужился лишь в середине первой вигилии.

— Боюсь, он пьян, Август, — сказал Ливиан.

— Кто ему разрешил напиваться? — сдвинул брови император.

— Я, Август, — виновато опустил взгляд префект претория, — люди устали, я позволил им отдыхать. Бицилис честно послужил нам, и я не счёл разумным в чём-то ограничивать его.

— А отдых без кувшина с вином он себе не представляет?

— Виноват…

— Ладно. Всё равно, пусть его разыщут и приведут.

— Слушаюсь!

Ливиан послал за тарабостом Лутация. Центурион первым делом поднялся наверх, в комнату Бицилиса. Его там не оказалось. Лутаций усмехнулся. Ну, понятно. Где ещё искать варвара.

Он спустился вниз. Поинтересовался у стражника, проходил ли мимо Бицилис. Тот подтвердил.

— В погребе он. Давненько уже. Нажрался и спит, не иначе.

— Я его когда-нибудь целиком в эту бочку засуну, — беззлобно заявил центурион.

Спустился ниже. Дверь в погреб была закрыта, но не заперта. Секст отворил её. Внутри темно, хоть глаз выколи. Лутаций ощутил слабое движение воздуха. Раньше здесь такого не было. Откуда может взяться сквозняк в подземелье?

Центурион нахмурился. Окликнул:

— Бицилис?

Ответа не последовало.

— Бицилис, ты здесь?

Тишина.

Лутаций сплюнул себе под ноги.

«Верно, дрыхнет скотина».

Он вернулся наверх, к преторианцу. За факелом.

— Он точно не поднимался?