немыми, пили, подобно животным, лакая воду из водоемов. В некоторых примерах они приобретали уже мифический образ, приходили к родному дому в виде барана, быка, лошади или солдата. При этом во всех вариантах присутствует вера в вероятность их полного возвращения в мир людей: «В Кривцак тоже один парень по пистики ушел, так и не нашли. А потом он, говорит, пришел, уже большой был, в солдатской одежде, вся сияет. Зашёл и спрашивает у родителей: “Вы потеряли кого-то?” А они сказали – нет. Он вышел и ушёл, и не видели, как он ушёл, куда ушёл, – потерялся. А потом поняли… (ПМ: Кос., Светлица, 149); Мужик öшлöм, сiдз эз адззö. Корко бытьто бы воллöма вöлöн горт дынаныс, вöл котрасьö и всё… («Мужик потерялся, так его и не нашли. Когда-то как будто приходил к дому конём, бегает конь и всё…») (ПМ: Кос., Н. Коса, 248). «Тоскующие» люди становились худыми, грустными, не всегда вели себя адекватно. К данной категории можно было бы отнести и некоторых больных или «порченных» людей, которые повторяют повадки животных – они кукарекают, бегают и принимают пищу, подобно зверям, и т. п. Но эти люди в представлениях народа не имеют прямого взаимодействия с иным миром, считается, что их состояние – следствие колдовства.

3.5. Версии происхождения мифологических персонажей

Образ каждого мифологического персонажа синкретичен, объединяет множество разнородных и разновременных элементов мировоззрения. Генезис духов отражается в названиях персонажей, в представлениях об их внешности, способностях, функциях и т. д. Можно обозначить несколько возможных версий происхождения представлений о мифологических персонажах коми-пермяков.

Одной из основ пандемониума, вероятно, является почитание природных стихий и объектов, одухотворяемых человеческим сознанием. Связь мифических образов с культом природных стихий отмечали многие исследователи [Токарев, 1957; Афанасьев, 1995]. Мотив одухотворения явно выражается в паремиях, адресованных лесу, воде, дереву, избушке и т. д. В описаниях вöрись часто присутствует сравнение его роста с высотой дерева. Ваись способен управлять водной стихией (разрушать или благоприятствовать стойкости мельничных запруд). В образе вуншöрики присутствуют как черты-признаки хлебных посевов, так и солярная символика. Ветер или вихрь коми-пермяки считают одной из ипостасей лесного духа, хотя он может быть связан с нечистой силой вообще или быть самостоятельным образом. Огненная стихия присутствует во внешних описаниях и ритуалах, связанных с покровителями построек – суседко, банячуд, öвинчуд. Если в случае с духами бани и овина связь с огнем явная (огненная пасть, локализация в каменке), то в образе суседко она выражена имплицитно, обнаруживается в ритуале новоселья (перенос атрибутов печи и обязательное разжигание огня в очаге в первый день, пристрастие духа к печному помелу).

Следующей составляющей представлений о мифологических персонажах является почитание животных. В представлениях о водяном духе до сих пор сохраняется отождествление его со щукой. Зооантропоморфные черты духов (копыта, рыбий хвост, шерсть, рога) могут исходить из прямого соотношения представителей «иного» мира с миром природы. Способность оборотничества характерна почти всем демоническим персонажам, они появляются то в одном, то в другом обличии, изменяют рост, приобретают черты знакомого человека и т. д. Л. Н. Виноградова представления о перевоплощении связывает с восприятием посмертного существования души человека [Виноградова, 2000: 91–97]. Наряду с этим, на наш взгляд, истоком мотива оборотничества могли служить воззрения на внешние и духовные изменения человека во время болезни, сна, психологического стресса и фантастические воззрения о животном мире.

Вöрись в представлениях коми-пермяков редко отождествляется с конкретным животным, тем не менее поверья о нем повторяют сюжеты сказок о медведе. Медведя коми-пермяки часто называют «хозяином» леса, как считают таковым и вöрись. В сказочных сюжетах медведь, как и лесной, уводит к себе женщин, держит у себя потерявшихся детей. Параллелизм этих сюжетов может указывать на одинаковое отношение к персонажам и на их общие истоки, на возможность прямой преемственности элементов почитания медведя в представлениях о вöрись. Особые воззрения на животный мир присутствуют и в образе суседко, а конкретно, в названиях суседко-боболь, кабанушко, в сравнении его описания с кошкой, собакой, в отношении к кошке во время обряда новоселья. Олицетворением болезни-икоты стали некоторые образы хтонического мира природы и насекомые.

Значительное влияние на формирование демонических образов оказали представления об умерших. Основные мотивы и характерные черты демонологизации покойников раскрыты в литературе [Левкиевская, 2000: 69–99; Криничная, 2001: 500–503]. Коми-пермяки мифологизируют заложных покойников, к демоническим персонажам приравниваются «ходячие» покойники. Лиминальное положение между мертвыми и живыми занимают «подмененные», «проклятые», «заблудившиеся», которые попадают в мир духов, живут среди них и могут навсегда там остаться, но при этом они не причисляются до конца к миру умерших, поскольку не был проведен ритуал их погребения, а следовательно, не был установлен их новый статус.

Кроме перечисленных категорий «покойников», представления о мифологических персонажах могут основываться и на восприятии смерти, на представлениях о загробном существовании души. Примеры отождествления мира умерших и мира демонических персонажей встречаются в поверьях о суседко и вöрись. Признаки восприятия суседко как возможного предка семьи отражаются в его функции покровительства семейству и неотделимости его от каждой семьи. Домовой может иметь внешние черты умершего. Как и душа человека, суседко представляется в виде бабочки – моли[119] (ПМ: Коч., Дема, 225). Можно отметить также наличие общих занятий «ходячих покойников» и суседко: прядение, покровительство домашним животным. Связь представлений о вöрись и предках обнаруживается, прежде всего, в визуальных образах на территории лесного пространства. В лесу человек случайно встречает умершего человека, уведенные в лес проклятые называют лесного духа «батей», «дедом» и видят в лесу «старых людей»: Батю бытьтö вердö, батю туйö лöсьöтчöм и ягöддэзöн вердö. А ме пö старöй йöзсö адззыла («Батя как будто кормит, батей обернулся и ягодами кормит. А я, мол, старых людей вижу») (ПМ: Гайн., Сойга, 122). Сходство между покойниками и вöрись существует в их общей способности уводить скот, в использовании людьми одних и тех же продуктов (горячий хлеб, крашеное яйцо) для их умилостивления. В облике умершего появляется и дух воды: Сiя пö – тульс – петiс гöрд юрсиа, бабö пö петiс («Бульк, – вышла рыжеволосая, бабушка вышла») (ПМ: Кос., Коса, 148). Отдельно можно выделить умерших некрещеных младенцев – ичетиков, которые сливаются с представлениями о вакуле. Утонувшие, в представлениях коми-пермяков, остаются жить в воде, а вместо их тела водяные подбрасывают на берег «чурку».

Еще один источник появления суеверных представлений – это размышления о разных физиологических и психических состояниях человека. В эту группу входят сюжеты о видениях в патологических состояниях (нездоровый сон, опьянение, болезнь), объяснение онемения тела, спутывания волос, нарушения работы внутренних