крещения Иисуса, с простертой к Нему рукой. За стенами капеллы выл суровый осенний ветер, срывая медные листья с величественных старых буков, обрамлявших аллею, ведущую к приорату. Заросшая изумрудным плющом капелла мало изменилась со Средних веков. Монахи-бенедиктинцы из местного аббатства в серых рясах пели традиционный распев, в нишах в каменных стенах мерцали свечи.

Рядом с колыбелькой, преклонив колени, стоял Арно, восемнадцатый граф де Врис, рослый, славившийся крутым нравом воин, чье лицо было испещрено шрамами, полученными в бесчисленных битвах. Дубовые скамьи за его спиной были заполнены теми, кто приехал в приорат, чтобы присутствовать на торжественном ритуале. Сразу за спиной Арно сидел его первенец Ив, которому исполнилось шесть. Наследник титула и состояния де Вриса родился с деформированным позвоночником. Бледный, болезненного вида мальчик едва не умер в младенчестве. Рядом с ним сидела его мать, графиня Симона, прованская красавица с льняными волосами. Ее стройность и красота были особенно заметны рядом с огромным, изуродованным шрамами супругом. Скромная шаль прикрывала золотистые волосы Симоны. Через проход от них сидел ее отец, герцог Тулонский, с уже побелевшими волосами. Глаза старика, затуманенные катарактой, блестели от слез гордости, когда он смотрел на своего внука, которому выпала честь прославить его род. За старым герцогом сидели дворяне попроще и почетные гости.

Перед алтарем в бархатном кресле с высокой спинкой восседал приор французского ланга ордена Святого Иоанна Иерусалимского. Он был одет в простое черное облачение госпитальеров, олицетворяющее шкуру верблюда, которую носил Иоанн Креститель, святой покровитель ордена. Приор сидел за массивным дубовым столом, на котором были разложены церемониальные доспехи: серебряная нагрудная пластина, шлем с пером, отполированные до блеска перчатки и тяжелый обоюдоострый меч в богато украшенных ножнах. Еще на столе лежали свитки пергамента, стопки бумаг и тяжелые амбарные книги. По обе руки от приора сидели два рыцаря Большого Креста, которые должны были официально засвидетельствовать церемонию. На них тоже были черные одеяния с простыми белыми крестами на груди.

В капелле раздался колокольный звон, и хор монахов умолк. По знаку приора Арно де Врис взял новорожденного сына на руки и гордо протянул его рыцарям. Ребенок громко закричал – это был хороший знак. Мальчик родился сильный и крепкий. Ему суждено стать адмиралом галер, а быть может, и великим магистром ордена. Трое докторов засвидетельствовали, что ребенок совершенно здоров, крепок и подходит для службы в ордене, а теперь и сам мальчик подтверждал их мнение громким криком: он достоин, он станет доблестно сражаться с врагами христианства и, если Господу будет угодно, умрет во славу Его.

– Господа, – начал Арно, – представляю вам моего сына Кристиана Люка де Вриса. Я вручаю его Господу и отдаю его жизнь во славу Его и ордена Святого Иоанна. Клянусь в его верности, пусть он служит вам верой и правдой, благородно и преданно!

Рыцари были госпитальерами, но все знали, что истинная слава рыцарей связана с их храбростью, стойкостью и свирепостью в битве. Галеры ордена бороздили Средиземноморье с почти магической доблестью, ведя священную битву Креста с Полумесяцем.

– Я клянусь его сердцем и душой, что он сможет выделиться среди выдающихся как скромный слуга Господа нашего.

Все благородные семьи Европы соревновались за места для сыновей в одном из восьми лангов, или «языков», ордена: французскими лангами считались Прованс, Овернь и Франция, испанскими – Кастилия и Арагон, а также по одному лангу было в Германии, Италии и Англии.

– Клянусь, что происхождение его чисто, что кровь его благородна и он принесет ордену славу и честь! Клянусь его жизнью, что он понесет знамя священной веры и будет готов умереть во славу Христа!

В каждом ланге было три класса рыцарей. Малыша Кристиана принимали в высочайший класс – класс братьев-воинов, рыцарей справедливости.

– Во всем этом я свято клянусь честью дома де Врисов.

– Все ли испытания пройдены? – кивнув, спросил приор.

– Все, господин, – ответил один из рыцарей.

Встав, он зачитал отчет испытательной комиссии, проверявшей чистоту происхождения претендента. Даже такая уважаемая семья, как де Врисы, не могла избежать формальной проверки, необходимой для того, чтобы гарантировать, что в их роду нет незаконнорожденных или полукровок, нет простолюдинов или дворян, недавно получивших титул, нет людей с примесью плебейской крови, что могло бы запятнать орден. Для принятия во французский ланг требовалось идеальное благородное происхождение как минимум в четырех поколениях и по материнской, и по отцовской линии.

Все доказательства достойности кандидата были выставлены на дубовом столе: завещания, деяния и книги переписи. Свидетельства о регистрации рождения и брака, записи о крещении, устные показания нотариусов и прочих. Поверх всех документов лежал свиток с печатью короля Франции Франциска, в котором говорилось, что граф Арно, чистый душой и кровью, верно служил его величеству на протяжении пятнадцати лет во время войн со Священной Римской империей, как предки Арно служили другим королям из рода Валуа, а до этого – Капетингам. Рекомендация короля значила для приора не больше, чем прочие. В конце концов, род самого короля получил дворянство всего каких-то двести лет назад.

Родословная ребенка излагалась на большом свитке из тончайшего пергамента, испещренном именами, титулами и крестами. Нотариус зачитал генеалогию, и имена звучали громким эхом в стенах древней капеллы: «Кристиан Люк де Врис, сын Арно, графа де Вриса, сын Симоны, дочери герцога Тулонского, внук Ги, графа де Вриса…» Список благородных имен простирался в прошлое не на каких-то несколько поколений, а на много веков и восходил к человеку, который въехал на коне в Тунис рядом с королем, сейчас известным как Людовик Святой. Благородные де Врисы существовали куда дольше, чем сам орден Святого Иоанна.

– Я принимаю эти доказательства от лица ордена, – спокойно произнес приор. – Принимаю твои клятвы и приветствую эту христианскую душу, которая еще только встает на священный путь к милости Господней.

С этими словами он поставил рядом с колыбелью хлеб и воду – символы бедности, ожидавшей ребенка в будущем. Граф поднес приору тяжелый кошелек, туго набитый золотыми флоринами, а потом склонился над столом и радостно подписал документ, скреплявший их соглашение. Затем свои подписи поставили оба рыцаря.

Дело было сделано. По достижении совершеннолетия малышу Кристиану надлежит отправиться в новую обитель ордена на Мальте. Как раз в тот год остров был дарован рыцарям испанским королем Карлом V. Там Кристиан присягнет в верности великому магистру, даст обеты и будет официально принят в орден, которому он посвятит свою кровь, честь и жизнь.

В чистоте происхождения кандидата сомнений не было, как не было сомнений и в его пригодности для ордена, а также в намерениях графа касательно своего второго сына, но все же со временем возникла проблема: когда мальчик подрос, оказалось, что у него совершенно другие идеи по поводу собственного будущего.

Проблема состояла в том, что Кристиан Люк де Врис не хотел рубить головы во имя ордена. Он хотел изучать их во имя науки.

Мальчика начали обучать с пяти лет. Лучшие преподаватели учили его читать и писать, лучшие воины обучали его борьбе – первому из множества военных искусств, которым он должен был овладеть, по мнению отца. И то и другое давалось ему хорошо, но больше всего его интересовали сверчки, бабочки, тараканы, сороконожки, червяки и пауки – словом, все, что прыгало, летало и ползало. Он хранил свои сокровища в банках даже после того, как они рассыпались в прах.

Графа подолгу не бывало дома, иногда по нескольку лет подряд, потому что он сражался в бесконечных войнах, в которых погрязла Франция. Когда он приезжал домой, то предпочитал, чтобы семья находилась в городском доме, рядом с площадью Сен-Мишель. Симона считала, что в Париже слишком людно и грязно, поэтому в отсутствие графа всегда увозила сыновей в принадлежавший их роду древний замок в Булонском лесу, неподалеку от городских стен. Она считала, что лесной воздух полезнее Иву с его слабым здоровьем. Кристиан обожал играть в лесу и подолгу гулял там, а сама Симона могла