осматривать, исследовать. Гиньяр же подобные занятия презирал, однако был мастером своего дела, поэтому Кристиан отметал в сторону свои сомнения и жадно учился у него всему, чему мог. Он впитывал информацию словно губка и каждый вечер пересказывал все события дня Бертрану, который не особенно верил в исцеление, кроме как по воле Божьей, и считал всех врачей шарлатанами.

– Насколько он хороший доктор, мы узнаем после того, как твоему отцу станет известно, чем ты тут занимаешься, – хмыкнул Бертран.

Однажды Гиньяр сделал нечто, что очень обеспокоило Кристиана. Доктор лечил юную дочь лавочника, страдавшую, по его мнению, от желчной лихорадки. Он прописал ей вербену обыкновенную. В тот же день такой же диагноз Гиньяр поставил дочери графа, но той вместо вербены прописал мумие, которое, как он объяснил графу, представляло собой эссенцию, выделяемую трупами, забальзамированными в древние времена.

– Это драгоценнейшее снадобье извлекают из мумий, найденных в катакомбах и гробницах Египта, – объяснил он.

Мумие часто применялось для лечения состоятельных пациентов, но Кристиан своими глазами видел, как доктор наполнил бутылочку той же самой настойкой вербены, которую прописал и дочери лавочника. Несколько дней Кристиан мучился, но потом все же собрался с духом и задал доктору беспокоивший его вопрос.

– Тебе показалось! – резко осадил его Гиньяр.

Кристиан согласился с учителем, но потом задал еще один вопрос об использовании разных лекарств для лечения одной и той же лихорадки у двух девушек одинакового возраста.

– Лихорадка одна и та же, а физическая кондиция разная, – ледяным тоном оборвал его Гиньяр, давая понять, что разговор окончен.

«Лихорадка одна и та же, а кошельки – разные», – усмехнулся Бертран про себя.

Лихорадка прошла у обеих пациенток, родители остались довольны. Кристиан продолжал переживать на этот счет, а Гиньяр продолжал сохранять спокойствие.

Практическую часть работы Гиньяр поручал цирюльнику по имени Марсель Фуко. У Марселя была лавка рядом с воротами Порт-де-Монмартр, и он был так же груб и потрепан жизнью, как и район, в котором работал. Одевался Фуко просто, на фартуке все время были пятна крови и волосы, ногти грязные и потрескавшиеся, руки испещрены шрамами. Они с Гиньяром могли вместе работать с пациентом, но положение у них было совершенно разное. Гиньяр являлся уважаемым членом медицинского факультета. По милости короля он и его коллеги-доктора стали элитой медицинского мира, получили монополию на медицинскую практику, в которой ученость всегда ценилась выше практических навыков. Способность врача вылечить пациента считалась куда менее важной, чем его познания о болезнях. Хирурги вроде Марселя обычно были низкого происхождения, имели скромное образование, да и то, как правило, получали его в боях. В Париже они могли лечить пациентов лишь с разрешения докторов, патрициев от медицины, которые, как правило, сами не прикасались к медицинским инструментам и к пациентам, если этого можно было избежать.

Однажды Гиньяр, Марсель и Кристиан уходили от пациента, которому сделали кровопускание. Двумя этажами выше в соседнем доме внезапно рухнули потолочные балки. Рабочие закричали, пытаясь предупредить прохожих, на которых градом посыпалась тяжелая черепица. Одна из плиток упала на голову каменщику, толкавшему по улице нагруженную кирпичом тележку. Он лежал при смерти, из глубокой раны на правой стороне головы текла кровь. Гиньяр и Марсель склонились над несчастным и осмотрели его. Оценка состояния заняла у Гиньяра не больше секунды.

– Не выживет, – сказал он, поднимаясь с колен. – Рана смертельная, тут ничего не поделаешь.

Марсель зажал рану углом фартука и произнес:

– Возможно, это так, ваше великолепие, но, если вы не возражаете, я попробую сделать все, что в моих силах.

– D’accord[9], – пожал плечами Гиньяр. – Мне нужно готовиться к лекции, – бросил он, стряхнул с платья пыль и ушел восвояси.

Кристиан помог Марселю перенести пострадавшего в дом, где шли ремонтные работы. Они положили каменщика на стол. На руках Марселя еще оставалась кровь предыдущего пациента, но он быстро вытер руки о фартук и склонился над пострадавшим. Кристиан открыл ящик с инструментами и застыл, разглядывая целый набор ржавеющих ножей, щипцы, клещи, пилы и ножницы, небольшую жаровню и четырнадцать разных инструментов для прижигания. Там были спутанные нитки для швов и иглы всех форм и размеров: изогнутые, прямые и с насечками. В отдельной коробочке у Марселя хранились рыболовецкие крючки. В свободное время он любил порыбачить в Сене.

Марсель аккуратно обрил каменщика, показывая свои навыки цирюльника. Потом бритвой осторожно снял лохмотья кожи с обеих сторон раны. За работой он что-то шептал и бормотал себе под нос.

– C’n’est pas bon[10], – покачал он головой. – Повреждена оболочка мозга. Возможно, месье Гиньяр был прав. Наверное, надо было оставить его в руках Божьих.

Но все-таки Марсель не сдался. Поборов тошноту, Кристиан внимательно наблюдал за происходящим и поразился, когда увидел, что левая рука пациента задергалась, когда Марсель стал аккуратно касаться раны.

– Вы такое уже делали? – спросил он. – Я об этом не читал.

– Даже не мечтал, – фыркнул Марсель, сосредоточившись на работе.

– Тогда откуда вы знаете, как это делать?

– Иногда я молюсь, чтобы Господь направил мою руку, – улыбнулся Марсель. – Иногда за меня все делает выпитое накануне вино. Иногда я не делаю ничего, а иногда – как сейчас – просто делаю то, что кажется необходимым.

Фуко извлек из раны клочок волос, осколки кости и острые обломки черепицы, скинув все на пол. Очистив рану, он ножницами сгладил края сломанного черепа, а потом щипцами отодвинул вдавленные края от мозга, промыл рану вином, чтобы убрать остатки всего лишнего, стянул края раны и наложил швы. Промыл поврежденную зону еще раз, а потом с помощью Кристиана наложил защитную повязку из плотной воловьей кожи, примотав ее к черепу полосками ткани.

Марсель вытер руки, Кристиан почистил и упаковал инструменты. Жена и братья каменщика, которым уже сообщили о случившемся, ждали на улице, чтобы забрать пострадавшего домой.

– Если он выживет, в чем я сомневаюсь, – тихо сказал Кристиану Марсель, глядя вслед уходившей семье, – то вряд ли будет сообразительнее курицы. Боюсь, он уже не сможет ни ходить, ни говорить.

Каменщик пришел в сознание на следующий день, жалуясь на легкую головную боль. В левой руке появился тремор, которого раньше не было. Но, несмотря на тремор и все остальное, уже через неделю после несчастного случая он вернулся на строительную площадку. Марсель и Кристиан навещали каменщика каждый день, поражаясь его чудесному выздоровлению.

– Это дела Божии, я тут ни при чем, – качал головой Марсель.

Происшествие открыло Кристиану глаза. Филипп Гиньяр обладал авторитетом ученого человека и хранил великие традиции своей профессии. Доктор получил классическое образование и знал множество важных текстов наизусть. Он носил длинное платье, как и пристало врачу, с огромным достоинством и следил за чистотой рук, по возможности не снимая бархатных перчаток. Марсель Фуко был груб, неотесан и почти неграмотен. Всему, что знал Фуко, он научился на собственном опыте. Он носил короткую рубаху цирюльника с большим смирением и не боялся испачкать руки. Контраст между двумя мужчинами был велик, и, наблюдая за ними, Кристиан принял окончательное решение: он уже не хочет быть врачом, он станет хирургом!

Гиньяр воспринял эту новость как личное оскорбление. Ему была ненавистна сама мысль о том, что Кристиан может предпочесть хирургию медицине. Кощунственная идея переворачивала все с ног на голову и шла вразрез с мироустройством. Когда Гиньяр познакомился с Кристианом, граф де Врис был в отъезде, поэтому доктор не мог поговорить с ним об амбициях сына и не подозревал о непримиримом отношении графа к его планам. Гиньяр собирался предложить мальчику протекцию, поскольку паренек был очень одаренный и умный и, без сомнения, добился бы успехов в профессии. Теперь же доктор начал высмеивать Кристиана.

– Будешь учиться резать? – с издевкой спросил он. – Твой отец наверняка будет гордиться тобой!

Кристиан лишь улыбнулся в ответ, ведь он уже принял окончательное решение. Отец ясно дал ему понять, что карьера доктора ниже положения Кристиана и достойна презрения. И вот теперь доктор сообщает ему, что хирург занимает еще более низкое