полном порядке, войска заняли те места, которые занимали до атаки. Эриванская крепость осталась по-прежнему в осаде, но теперь ситуация переменилась не в нашу пользу.

Удивительно, но своенравный Гудович отказался принять на себя ответственность за неудачный штурм, обвинив в своем провале… персов, которые впервые использовали для защиты крепости бомбы и мины со скрытыми взрывателями.

Наши потери составили 743 человека (279 убитыми и 464 ранеными), при этом некоторые полки были полностью выкошены и полностью потеряли боеспособность. Например, в Тифлисском полку, шедшем на штурм, имевшем 460 солдат, после штурма осталось в строю 190 человек.

* * *

Вместо того чтобы отказаться от дальнейших попыток овладеть Эриванью и пока не поздно вернуться в Грузию, Гудович продолжал посылать угрожающие письма коменданту крепости, которые выглядели теперь просто глупо:

«Если вы надеетесь, что после бывшего штурма, я с войсками отступлю от Эриванской крепости, то в противность такого ожидания, могу вас уверить, что надежды вас обманывают. Едва пятая часть войск, со мною находящихся, была на штурме. Из числа же бывших на стенах знают уже дорогу в самую крепость. Итак, верьте моему слову, что с храбрыми войсками удобно могу предпринять второй и третий штурм. Верьте также и тому, что скорее сам лягу под стенами, нежели оставлю крепость.

У меня войск еще много, также провианта, скота и всего нужного довольно. Храбрые войска ни в чем не имеют нужды, а зима для русских не страшна, ибо русские, родясь в холодном климате, всегда в военное время проводят жестокие зимы в поле. Наконец, вся Эриванская область, кроме одной крепости, и вся Нахичеванская провинция на вечные времена покорены под владения Всероссийской империи. Между тем крепость Эриванская, ни откуда не может ожидать себе секурса, ибо и последний, с сердарем Хусейн-ханом, осмелившийся после бывшего уже штурма переправиться на сию сторону Аракса, моим отрядом, нарочно для того оставленным, рассеян и удалился в беспорядке за Кара-су, причем видно было, что он не для помощи крепости приходил, а единственно для разорения жителей эриванских деревень, которых несколько на бегу своем и ограбил. Итак, решительно и в последнее объявляю вам, почтенный комендант и все эриванское общество, что если вы тотчас не сдадите мне добровольно крепости, то в то время, когда я необходимостью доведу оную до сдачи, прежние мои снисходительные обещания не будут иметь уже места, и в то время весь гарнизон, защищающий крепость, должен будет остаться военнопленным».

Своенравный Гудович из последних сил продолжал осаду еще на протяжении двух недель. При этом всем было уже ясно, что финал кампании 1808 года проигран. Только узнав, что сильный снегопад затруднил проезд курьеров в Тифлис, самолюбивый фельдмаршал 11 декабря решился снять осаду и вернуться в Грузию.

Впоследствии персы хвалились, что русские бежали, преследуемые сердаром Гусейн Гулу Ханом и Исмаил Ханом Каджаром, которым удалось убить некоторое количество неверных и захватить богатую добычу. При этом многие другие русские якобы погибли от холода. Это не соответствует истине, так как во время отступления никто наши войска не преследовал. Однако переход был на самом деле очень тяжелым. Пришлось пробиваться через глубокий снег, холод и сплошные снегопады. Поэтому за время перехода умерло большинство тяжелораненых.

Решив отступить от Эривана, Гудович приказал оставить Нахичевань и вернуться в Гянджу отряду генерал-майора Небольсина. Это была вынужденная мера, ибо останься Небольсин в Нахичевани, он был бы совершенно отрезан зимой от Грузии и главных сил, оставшись один на один с турками и персами.

Покидая Нахичевань, Небольсин объявил, что любой желающий может уйти вместе с русскими войсками. Этим разрешением воспользовалось много местных армян. После того как 13 декабря Небольсин оставил город, в него вернулись персы. Трехтысячный конный отряд персов пытался преследовать Небольсина. Но атаковать наших противник так и не решился. Однако 17 декабря у села Кара-Баба Небольсин был атакован тридцатитысячной армией Аббаса-Мирзы. Упорное сражение длилось до самого вечера, когда Небольсин перешел в наступление, сбил неприятеля со всех высот и преследовал с таким успехом, что персияне принуждены были посадить свою пехоту на лошадей, чтобы скорее выйти из-под выстрелов русских. 20 декабря, в точности исполнив приказ Гудовича, Небольсин вернулся в Карабах.

* * *

Разумеется, неудачи кампании 1806 года имели объективные причины и главная из них – острая нехватка войск для ведения успешных боевых действий в столь обширном и сложном крае. Это Гудович прекрасно понимал, но был бессилен что-либо изменить. Немалыми были и ошибки самого Гудовича, который при штурме Эривани почти в точности повторил свои ошибки, совершенные ранее при столь же неудачном штурме Ахалкалаки, вплоть до того, что снова командующий не удосужился выяснить высоту крепостных стен и подготовить соответствующие лестницы, а также не сумел вовремя подкрепить ворвавшиеся в города колонны.

При этом удивительно обвинение фельдмаршала в адрес персов и помогавших им французов в использовании при обороне Эривани бомб и мин. На войне как на войне!

В целом деятельность Гудовича на Кавказе трудно назвать успешной. Серьезных побед, за исключением Арпачая, у него не было. Впрочем, и военно-политическая ситуация была чрезвычайно сложная – одновременная война на два фронта с турками и персами, бесконечные измены и мятежи ханов и имеретинского царя Соломона, набеги горцев и труднейшие переговоры с шахом заставляли Гудовича действовать в режиме брандмайора на пожаре.

Неудача 1808 года под Эриванью поставила точку в карьере самолюбивого фельдмаршала. Вернувшись в Тифлис, он, под предлогом болезни (фельдмаршал из-за переживаний ослеп на один глаз), вновь попросил императора уволиться с поста наместника.

В тот вечер Гудович сидел за столом, раскладывая старинный пасьянс «Капризы маркизы Помпадур». Фельдмаршал был хмур и сосредоточен. Сегодня карты не ложились в нужном порядке, а валеты мешали маркизе, которую изображала червовая дама, встретиться в паре с трефовым королем. На плечи Гудовича был накинут широкий грузинский архалук, из-под которого выглядывала белая нижняя рубаха.

В дверь постучали.

– Кого там еще несет? – недовольно поднял голову фельдмаршал, отрываясь от пасьянса.

– Фельдъегерь из Петербурга! – бодро доложил адъютант.

– Давай его сюда! – кивнул Гудович, уже понимая, с чем прибыл высочайший курьер.

Уставший и пропыленный фельдъегерь передал фельдмаршалу засургученный пакет. Гудович в нетерпении рванул его так, что разом осыпались все печати.

– Окуляры! – приказал, разворачивая письмо.

Адъютант достал из кармана футляр с очками и, передавая их наместнику, быстро пробежал глазами по развернутой бумаге: адъютант на то и адъютант, чтобы все все знать!

В полученном императорском письме черным по белому значилось, что на сей раз просьба фельдмаршала Гудовича об отставке уважена.

Из рескрипта