Элле не спалось. Не ровен час, ее взбалмошная дочка возьмет да и сбежит из дома! Мучили ее и мысли о Феликсе. Она не забыла свой ужасный разговор с его женой, но в ее душе жило глубокое предубеждение против разводов. Ей пришлось повидать на своем веку немало женщин, родивших детей, выстарившихся и брошенных мужьями в совершенно безнадежном положении после двадцати, а то и больше лет брака. Ей не хотелось, чтобы Феликс — ее Феликс! — оказался таким же. Она решила поговорить с ним прямо на следующий день и поделиться своими сомнениями.

Утром Элла разбудила Юламей, накормила ее завтраком и напомнила, что она обещала поговорить с Софьей Михайловной. Юламей хмуро кивнула. Позвонив, она объявила, что Софья Михайловна ждет ее к одиннадцати прямо в этот день.

— Вот и хорошо, — обрадовалась Элла. — Поезжай.

Но Юлю что-то мучило. Она бродила по квартире как неприкаянная, никак не могла собраться.

— Юля, ты опоздаешь. В чем дело?

Юламей бросилась ей на шею со слезами:

— Мамочка, ты меня любишь?

Элла обхватила лицо дочери ладонями, отстранила от себя и заглянула ей в глаза.

— Ты у меня совсем дурочка? Что это тебе в голову взбрело?

— Не знаю… Ты на меня не сердишься?

— Посмотрю на твое поведение, — с шутливой сердитостью ответила Элла, но не удержалась и поцеловала дочь. — Поезжай к Софье Михайловне. И веди себя прилично.

Она так и не сказала Юламей, что ее отец уже в Москве. Когда дочка села в свою красную машинку и укатила, Элла, замирая, набрала номер его сотового телефона. После незабываемого объяснения с его женой девять лет назад она ни за что не решилась бы позвонить по домашнему номеру. К счастью, он давно уже дал ей номер сотового.

— Лещинский, — послышалось в трубке.

— Здравствуй, это я. Ты можешь сейчас поговорить?

— Конечно, могу! А почему ты спрашиваешь?

— Ну, я думала: вдруг твоя жена дома? — сказала Элла.

— У меня больше нет жены, — ответил он.

— Звучит зловеще. Ты, часом, не утопил ее в Лимпопо?

— Соблазн был, но я удержался, — сухо усмехнулся Феликс. — Слушай, а мы не могли бы обсудить это не по телефону? Хочешь, приезжай ко мне, я у мамы.

Элла знала, что его мать еще жива. Ей сразу стало страшно.

— Нет, давай лучше ты ко мне. Юли дома нет, мы сможем спокойно поговорить. Записывай адрес.

Он приехал. Загорелый, худой, как показалось Элле, даже изможденный. Они обнялись и оба вдруг почувствовали, что не могут оторваться друг от друга. Они столько лет отказывали себе в любви! А теперь она вдруг властно потребовала свое. «Ты уже старая», — напомнила себе Элла слова Юламей и высвободилась из объятий.

— Нам надо поговорить.

— Хорошо, — покорно согласился Феликс.

Она выложила ему все свои сомнения насчет мужчин, бросающих своих жен. Феликс выслушал ее молча.

— Теперь ты меня послушай. Мои дети уже выросли. Они взрослые, самостоятельные люди. А моя жена… Я испытывал все угрызения, о которых ты мне говорила. Но теперь я свободен. Она сама выпустила меня на волю.

И он рассказал.

Его жена — а женился Феликс очень молодым, главным образом по глупости и по настоянию своего отца — была дочерью большого мидовского начальника. Особой любви между ними никогда не было. Она была очень недовольна, что он учится в Институте стран Азии и Африки, хотела, чтобы он взял «перспективное» западноевропейское направление, но тут уж Феликс проявил твердость. Они с самого начала были друг другу чужими, но все-таки этот постылый брак просуществовал много лет. Жена родила ему двух сыновей, устроила — как он думал, через своего отца — на самое «перспективное» в условиях его специальности южноафриканское направление.

Когда появилась Элла, Феликс хотел все бросить, но долгое время они общались только как студентка и преподаватель. Она никак его не поощряла, даже когда окончила аспирантуру и они стали просто коллегами. А потом, когда у них начался роман, он оказался слишком мимолетным, и она безжалостно сказала Феликсу те страшные слова про донора спермы и жеребца-производителя. Она приказала ему уйти, и он ушел, но ни на миг не переставал любить ее. Он страшно страдал вдали от дочери, когда на нее обрушилось первое несчастье, а когда случилось второе, просто не выдержал.

Он объявил жене, что возвращается из Йоханнесбурга в Москву.

— К Эллочке своей рвешься? — огорошила его жена. — Думал, я ничего не узнаю? Как ты мог спутаться с этой черномазой жидовкой? — завопила она, не давая ему вставить слово. — Будь это нормальная женщина, я бы еще поняла: повело кота на мясо. Но это отродье?! И дочка в нее пошла: четырьмя парнями перетраханная, а теперь еще человека убила в стрип-баре. Теперь она посидит. Уж из нее в тюрьме ремешков настригут.

— Замолчи, — сказал Феликс. — Слушать больше ничего не желаю. Я подал прошение об отставке. И я ухожу от тебя. Мне это решение далось с трудом, но ты сама облегчила мне задачу.

— А ты не спеши, — зловеще процедила жена. — Надо еще, чтоб твое прошение Гриценко утвердил.

Гриценко курировал в МИДе южноафриканское направление.

И вдруг в голове у Феликса словно что-то щелкнуло. Припомнились разом десятки мелочей. Опоздания… Отлучки… Нестыковки… Раньше они ускользали от его внимания: он не любил жену, с каждым годом она становилась ему все более неприятной. Он по мере сил старался избегать ее.

— Что, сообразил наконец? — спросила она, все так же зловеще и самодовольно усмехаясь. — Да, он мой любовник. А что, тебе можно гулять налево, а мне нельзя? Да, это я выбила для тебя эту командировку. Специально, чтоб держать подальше от нее. И теперь еще неизвестно, примет Гриценко твое прошение или нет. Все у меня под контролем. Стоит мне слово сказать, и он откажет.

Но Феликс не испугался:

— Думаешь, я буду тебя умолять? В крайнем случае куплю билет, сяду в самолет и уеду.

— Ты не посмеешь! — завизжала она. — С работы вылетишь!

— Что ж я, по-твоему, другой работы не найду? — удивился Феликс. — Вернусь преподавать в УДН.

— Своим любимым черномазым, — закончила за него жена. — За гроши работать будешь?

— Ничего, мне хватит. Кстати, в УДН сейчас учатся в основном студенты из стран СНГ.

— Азики, хачики и чурки, — отчеканила его жена.

— Мила, прекрати, — поморщился Феликс. — Я не потерплю подобных разговоров.

Ему ужасно не нравилось ее имя. Как называть Милой женщину, которая тебе совсем не мила?

— Ничего, потерпишь, — продолжала она. — Ты о своих детях подумал? О наших детях?

— О наших детях? А что с ними такое? Оба выросли, оба успешно работают.

— Такой отец — это пятно на биографии. Мальчики не смогут сделать карьеру.