У собачьей двери Ласка сунула нос в пластиковый мешок и вытащила оттуда Олео. Лапы у него оказались липкие от собачьей крови.

– Живо, – сказала Ласка, выскочив за дверь и просовывая морду внутрь. – Помоги мне его вытащить.

Они вцепились зубами в шкуру на спине Олео и стали приподнимать. Ласка тянула на себя, Джулеп толкал, изо всех сил стараясь поднять Олео повыше и перетащить через железный порожек под гнущейся пластиковой доской собачьего выхода. Но Олео оказался тяжёлым и обмякшим – легче от этого не становилось.

– И почему с ним вечно приходится возиться? – проворчал Джулеп.

Он помедлил, разминая ноющие челюсти, и ухо вдруг уловило какой-то шорох. Он обернулся в коридор, и кровь похолодела в жилах.

В коридоре стоял Тряпичный. Он впился в них влажными глазами, вяло отвесив нижнюю челюсть. Его длинные пальцы сжимали шприц.

– Л-Л-Ласка, – прошептал Джулеп.

Ласка сунула голову под пластиковую доску собачьей двери:

– Вытаскивай Олео!

Она перепрыгнула через бесчувственного лисёныша, ринулась по коридору, встала, немного не добежав до Тряпичного, и угрожающе зарычала. Джулеп захлопал от изумления глазами. Ему вдруг стало понятно, что Ласка вовсе не видит в Олео никакого альфы. Она просто заботится о самых беспомощных из них троих.

Это Ласка – настоящая альфа.

Ласка бросилась на Тряпичного и чуть не вцепилась в руку. Тот увернулся и другой рукой схватил её за шкирку. Ласка рычала и клацала зубами. Тряпичный размахнулся, швырнул её в комнату с куклами и захлопнул дверь.

Джулеп ахнул. С альфой покончено.

Тряпичный медленно повернул голову. Покачиваясь, он двинулся по коридору – шлёп-шлёп, шлёп-шлёп, – и шприц поднимался в его руке всё выше и выше. Джулеп схватил Олео за ляжку. Он сжимал челюсти, напрягал шею, дёргал вверх и отчаянно пытался вытащить обмякшего лисёныша через собачью дверь. Но едва он сумел приподнять заднюю половину Олео, как передняя половина соскользнула с порожка и плюхнулась на пол изнутри.

Над Джулепом нависла тень. Он обернулся, не в силах умерить дрожь. Тряпичный заслонил собой всё вокруг. Он таращился на Джулепа, щерил клыки и в поднятой высоко руке сжимал шприц. Джулеп ждал, что шприц вот-вот обрушится вниз и раз за разом станет вонзаться в него и в Олео, пока от них ничего не останется.

Но Тряпичный так и держал шприц в поднятой руке.

На серебристом кончике иглы проступила капля. Джулеп принюхался. Пахло жёлтым.

– О-о, – протянул Тряпичный, кивая на Олео. – О-о!

Джулеп в замешательстве захлопал глазами. Он перевёл взгляд с Тряпичного на капающий шприц. Зачем надо вкалывать ещё больше жёлтого лисёнышу, у которого оно и так есть? И тогда он припомнил слова Резиновых Рук: «Хворь у этого образца может заставить уйти хворь у других».

В затуманенной памяти Джулепа всплыло, как Тряпичный тащил Олео вглубь Ветери. Морда Олео была вся в пятнах крови. И у Ласки тоже кровоточила лапа, когда она пришла сюда в дом. А Тряпичный поймал их и туго забинтовал. Как будто хотел помочь им.

Насчёт Резиновых Рук Олео чудовищно ошибался. Лисёныш, вероятно, почувствовал в Ветери что-то доброе. Просто не там, где надо.

Джулеп отошёл в сторону. Тряпичный воткнул шприц Олео в холку, кровь взметнулась облачком и смешалась с жидкостью внутри. Скрюченным большим пальцем Тряпичный надавил на поршень, и жидкость исчезла в теле Олео. Не вынимая шприца из холки, Тряпичный широко улыбнулся Джулепу, сунул ему в нос ноготь и съел всё, что там отыскал.

Громкий стук сотряс заднюю дверь, и у Джулепа с перепугу подкосились лапы. Тряпичный обернулся – Резиновые Руки торопливо шагали из кухни.

Джулеп, не долго думая, схватил Олео за шкирку и утащил за диван. Он увидел, как женщина взяла Тряпичного за руку и быстро увела в коридор. Они прошли мимо комнаты с куклами. Джулеп услышал, как Ласка принюхивается изнутри под дверью.

Его опять охватила паника. Вот как ему, спрашивается, вызволить из комнаты Ласку? Как ему, спрашивается, вытащить Олео через собачью дверь?

Резиновые Руки отвели Тряпичного в гараж.

– Сиди тут, – сказала женщина, сопровождая речь знаками. Она прижала палец к губам: – Тихо.

Она затворила дверь и поспешила по коридору обратно, на ходу затягивая туже халат. Она открыла заднюю дверь и впустила внутрь струю несвежего запаха жжёных листьев.

– Курьерская доставка! – провозгласил хриплый голос. – Секретная доставка, скорей уж. Что скажут соседи, когда увидят, как я таскаю это к вам в дом?

Дрожь пробрала Джулепа до самого кончика хвоста. Ему знаком этот голос. Ему знаком этот запах. Он выглянул в щёлочку позади дивана. На пороге стоял Скрытый Человек, одетый в палки и листья.

«Нет, – ужаснулся про себя Джулеп. – Только не это».

– Вы очень долго, – сказали Резиновые Руки Скрытому Человеку. – Мне пришлось самой собирать образцы.

Скрытый Человек фыркнул.

– На улицах полно людей из службы отлова. Пришлось идти в парк ради ваших драгоценных образцов. – Он затащил на ступеньку что-то тяжёлое. Мешок из рогожи, откуда сочилась кровь. – Я всё же надеюсь, что мне заплатят.

За диваном дыхание Олео вдруг стало тяжёлым. Громкое и горячее, оно вырывалось у него из ноздрей.

«Нет, нет, нет, – повторял про себя Джулеп, зажимая лапой Олео морду, чтобы заглушить звук, – не сейчас».

– Странное увлечение для ветеринара, – сказал Скрытый Человек, подталкивая ботинком окровавленный мешок.

– Я плачу вам не для того, чтоб вы задавали вопросы, – отрезали Резиновые Руки.

– Не так уж много и платите, учитывая, какая опасная работёнка.

Олео неожиданно выгнул шею. Он замотал головой вверх и вниз, напрягая челюсти, которые были накрепко стянуты лентой. Джулеп придавил морду Олео другой лапой и настороженно посмотрел вверх: вдруг люди услышали?

– Знаете, что я думаю? – проговорил Скрытый Человек. – Я думаю, вы как-то связаны с этой нашей нежданной напастью. А вдруг это из вашей клиники сбежал какой заразный зверёныш? Власти могут заинтересоваться.

Резиновые Руки помолчали немного.

– Власти могут заинтересоваться и тем, как вы поступаете с отловленными лисятами. Относите к ветеринару? Или выпускаете где-то в другом квартале, чтобы вам снова заплатили за их отстрел?

Джулепу пришлось налечь всем своим весом, только чтобы дрожащая голова Олео не колотилась об пол. Но слова Резиновых Рук что-то расшевелили в его груди.