требовали от меня брошюр на разные темы по моей специальности – об учредительном собрании, о всеобщем избирательном праве, об избирательном праве вообще, о политических партиях, о республике и монархии, о мире без аннексий и контрибуций и т. д. За неполный 1917 г. я написал что-то около 15 брошюр, бесчисленное множество газетных статей и заработал литературным трудом свыше 15 000 рублей – сумма для моих скромных жизненных привычек такая, что я просто не знал, куда девать деньги. И при этом у меня хватало времени читать множество публичных лекций, беспрестанно участвовать на митингах и на различных партийных и внепартийных собраниях371 и совещаниях, и не только в Петербурге, но разъезжая в провинции – преимущественно в Новгородской губернии (в конце года я совершил также большую поездку в Оренбургскую губернию). Из совещаний особенно много времени требовало участие в Особом совещании о созыве Учредительного собрания. Кроме того, Керенский назначил меня членом Юридической консультации при Временном правительстве (под председательством Кокошкина при участии В. М. Гессена, Н. И. Лазаревского и др.)372 – эта последняя работа по исключению была платной (оплачивалась 20 рублями за заседание).

На все хватало времени: такой был подъем жизненной энергии и работоспособности! Он превосходил даже подъем 1905 г.; в другие же годы, ни раньше, ни позже, я не переживал ничего подобного и не вынес бы и месяца такого напряжения. И это явление, конечно, не исключительное; почти все, кого я знал, работали также чрезвычайно много, урывая время для работы ото сна и не чувствуя переутомления (я, впрочем, такое почувствовал и в августе должен был совершить пятинедельную поездку на Кавказ для отдыха). Не я один, конечно, писал популярные брошюры по вопросам государственного права; их появилось бесчисленное множество, и все находили сбыт, толковые и бестолковые, грамотные и безграмотные. Появился даже спрос на залежавшиеся брошюры 1905 г.; так, от последнего издания моей брошюры о всеобщем избирательном праве 1905 г. на руках у издателя Парамонова осталось что-то около 10 000 экземпляров, и, несмотря на совершенную ее устарелость, они были распроданы в несколько дней марта месяца до того, как я успел переработать ее и выпустить новым изданием. Потом, в конце года, расход подобных брошюр тоже, как и в 1905 г., прекратился почти моментально.

Я упомянул о бестолковых и безграмотных брошюрах, – таких было немало; много, конечно, и полуграмотных. Происходило это от того, что вопросами государственного права в дореволюционное время у нас не интересовался почти никто, кроме специалистов, готовившихся к кафедре, но они по большей части брошюр в революционное время не писали. Когда появлялся – в 1905 и 1917 гг. – на них неожиданный спрос, то брались за это дело люди без специальной подготовки и, разумеется, исполняли его неудовлетворительно. Укажу на одну любопытную ошибку, которая систематически повторяется в большей части брошюр 1905 г. о всеобщем избирательном праве. Всем авторам нужно было доказать, что двухстепенная подача голосов неблагоприятна для народных низов373, и в доказательство приводится параллель между германским рейхстагом и прусским ландтагом (дореволюционного времени): смотрите, при прямых выборах четверть рейхстага состоит из социал-демократов, а в ландтаге их всего несколько человек! Это говорится в брошюре 1905 г. С. Г. Сватикова, писателя вообще серьезного и с заслугами374; помнится это же самое у П. С. Юшкевича375.

Расскажу здесь, как исправлял в 1917 г. для нового издания свою брошюру 1905 г. этот последний. Он пришел ко мне.

– Василий Васильевич, изменился ли в последние годы возрастной ценз в Дании? А в Норвегии, кажется, введено женское голосование на неравных с мужчинами основаниях?

– Нет, в настоящее время уже на равных.

– Значит, в два приема, сперва на неравных, потом на равных?

– Да.

– А в Италии, а в Испании, а в Швейцарии, кажется, введено пропорциональное избирательное право?

– Нет, оно отвергнуто.

И т. д.

Через несколько дней вышла его брошюра, значительно опередившая мою376. При этом он не счел даже нужным прислать мне экземпляр.

В том же роде или еще хуже поступила одна пишущая дама, Ольга Ак[имовна] Волькенштейн, моя хорошая знакомая и товарищ по партии: она работала в Трудовой группе, потом была членом Народно-социалистической партии.

– Василий Васильевич, скажите, учредительные собрания – они бывали только в истории или бывают и теперь? – слышу я голос в телефон.

– Ольга Акимовна?

– Я.

– Вы хотите спросить, признаются ли учредительные собрания современными конституциями?

– Да, именно, именно так.

– Признаются под разными именами очень многими.

– Например?

Я перечислил ряд государств, в которых учредительная власть принадлежит особым собраниям, должен был попутно объяснить отличие законодательной от учредительной власти и порядок пересмотра конституций в разных странах, вообще прочитать в телефон лекцию по конституционному праву.

– Вы, вероятно, пишете брошюру об учредительном собрании? – спросил я.

– Да, – созналась она.

Она тоже не прислала мне экземпляра. Потом она мне говорила, что моею лекцией она почти не воспользовалась, ограничившись некоторыми общими рассуждениями и историческими примерами. Не знаю, так ли это; боюсь, что воспользовалась, но сильно переврав. Впрочем, не знаю наверное, так как брошюры ее не видел. Во всяком случае, любопытно, как могла написать ее дама, которая не умела даже грамотно поставить вопрос о предмете своего произведения377.

Учредительное собрание было главным содержанием моей мысли, моей работы, главной темой моих лекций, статей, брошюр, митинговых выступлений и т. д., но, конечно, не единственным их содержанием. Ему я посвящу особую главу, а здесь ограничусь остальной моей работой.

В первые дни революции газеты, кроме официальной газеты Совета рабочих депутатов378, не выходили из‐за забастовки в типографиях. Не помню точно, сколько дней продолжалось это положение, – неделю или больше, но, наконец, оно прекратилось. Вместе с тем стало известно, что так называемые черносотенные газеты запрещены особым постановлением Совета рабочих депутатов379.

Я был глубоко возмущен этим постановлением и на первое собрание редакции «Дня» явился со статьей по этому поводу. Статью я написал в форме открытого письма к Совету рабочих депутатов, в котором жаловался на это запрещение как на личное мне оскорбление. Я сам, говорил я в письме, в царские времена часто страдал от запрещения моих статей и глубоко презирал писателей, для которых в борьбе с противниками недостаточно пользоваться оружием слова, а нужна еще помощь цензуры; вы (Совет рабочих депутатов) поставили меня на одну доску с этими рептилиями, вы делаете морально невозможной печатную борьбу с людьми, которым зажат рот; это унизительно и оскорбительно для всякого уважающего себя писателя.