class="p1">Во взгляде Наруто было столько восторга и нескрываемой нежности, что Сараде на какое-то мгновение показалось, что годы его не коснулись. Но стоило вспомнить его же пару минут назад на спине у Гамакичи, и Сарада поняла другое: сам Наруто изменился, притом очень сильно. Просто чувства к ней остались прежними.

— Ты не поранилась?

Сарада едва не потянулась к ушибленному плечу. Нет, не стоило показывать перед ним свою слабость. Потом можно было залечить.

— А ты?

Она многозначительно указала взглядом на руку, покрытую пятнами запекшейся крови.

— Да так…

— Раздевайся.

— А?!

Сарада заставила его присесть на колени и стянула с него изорванную куртку и сетчатую футболку. Исполосованная спина выглядела жутко.

— Что это с тобой?

— Да так… По удару за голову, — загадочно отмахнулся Наруто.

Сарада медленно провела пальцами от его крепкой шеи к лопаткам. Руки обернуло зеленым облачком ирьениндзюцу. Разговор как-то заглох. Только слышался далекий шум водопада да пение невидимой жабы. Немного погодя жаба умолкла. Вместо нее запела другая, на несколько тонов выше.

Залечивать оказалось немного. Спина только выглядела жутко, на самом деле самые глубокие повреждения успели затянуться сами собой.

— Еще и ожоги, — проворчала Сарада.

— Это печать дядьки-аристократа, — сказал Наруто.

— Смотрю, ты активно пытался ее преодолевать.

Наруто усмехнулся.

Сарада закончила со спиной и перебралась на перед. Работать с обожженными грудью и животом Наруто оказалось сложнее. Он горячо дышал ей в макушку и смущал своим вниманием, пусть она и не видела.

— Как ты вернулась? — спросил Наруто, и его дыхание обожгло голову сильнее.

— Точно так же, как в прошлый раз.

— А как ты вернулась в прошлый раз?

— Не знаю. Я не понимаю, как это работает. Но если меня убивают, я спустя годы появляюсь снова в своем двенадцатилетнем теле.

Наруто уткнулся носом ей в темечко, и Сарада ощутила сквозь прическу прикосновение поцелуя — невинного, почти отеческого. Руки задрожали, медицинская техника полыхнула оранжевым и погасла. Наруто вскрикнул:

— Эй, полегче, даттэбайо! Ты же хотела вылечить ожоги, а не делать новые!

— Прости, — пробормотала Сарада, глядя на его ключицы.

Наруто чуть отстранился. Он пытался заглянуть ей в глаза, но Сарада нарочито отворачивалась. Наконец он не выдержал, обхватил ее лицо за щеки и развернул к себе.

— Что? — спросил он с тревогой.

— Мне двенадцать с половиной. Тебе… Сколько тебе?

Наруто впал в недолгий ступор, затем отмер и посмотрел на небо, вспоминая.

— Это… э-э… Минус пять… и еще семь…

— Ты не помнишь, сколько тебе лет? — занудно уточнила Сарада.

— Двадцать пять.

— Ну вот, — сказала она с тихой злобой. — Ты — мужчина, я — ребенок.

— Но здесь-то тебе больше, — Наруто ткнул ее пальцем в лоб. — А все остальное… Я подожду.

— Долго ждать придется, — буркнула Сарада.

— Года… четыре? Я уже ждал вдвое больше. Подожду еще немного, пока ты не дорастешь до… концентрации… конгрессии…

— Кондиции?

— Именно.

Он лучезарно улыбнулся и встал.

— Эй-эй, куда, — ворчливо позвала Сарада. — Я не долечила ожоги. И еще тот, новый…

— Забудь.

Наруто скинул сандалии, прошелся босиком по мокрой траве и стянул штаны вместе с бельем. Сарада в онемении уставилась на его подкачанный голый зад.

Ты… ты что…

Наруто влез под водопад, льющийся из закрученного рога неподалеку, и с наслаждением выдохнул. Сарада приложила руку ко лбу и зачесала назад челку.

Боги… Только что мы разрушили крупнейшую в мире тюрьму…

— Опять придется менять куртку. Вся порвалась… — бормотал он, отплевываясь, и почесывая себя под мышками.

… а теперь он как ни в чем не бывало принимает душ под водопадом.

— Ты хочешь жрать? — спросил Наруто.

— А?

— Я хочу. Хочу рамен.

— Если мы заявимся в Коноху после всего этого, папа нас убьет, — могильным тоном объявила Сарада и вдруг спохватилась.

Черт… Я назвала папу «папой».

Наруто почему-то не удивился.

— Это точно. Саске с меня голову снимет. Придется довольствоваться запасами рамена быстрого приготовления.

— Только не говори, что в этих джунглях у тебя склад рамена, — себе под нос пробормотала Сарада, все еще смущенная своим проколом и его неожиданной невозмутимостью.

****

С высоты птичьего полета разрушенный замок Хозуки выглядел еще более плачевно, чем казалось с земли. Сусаноо взмахнул крыльями, поднимаясь еще выше. Саске активировал Мангеке. Черный огонь коснулся земли и пополз вправо, описывая круг вокруг руин крупнейшей из тюрем. Кольцо черного пламени сомкнулось.

Теперь не убежите.

Он направил Сусаноо вниз и опустился на площадь. Призрачный воин рассеялся.

Рядом мигом появился Райкаге. Его волосы встали дыбом от голубого покрова электричества.

— Хокаге! — взревел он. — Как ты объяснишь это, черт бы тебя побрал?!

— Интересная закономерность, — спокойно сказал Саске. — Не только Наруто защищает биджу, но и они его.

— Биджу не могли сами по себе спланировать атаку на замок Хозуки!

— Правда?

Саске хмыкнул.

Райкаге немного успокоился. Покров молний угас, но его светлые волосы остались стоять торчком.

— Дьявол… Интересно, много ли выжило заключенных.

— Узнаем. В любом случае, выжившие не уйдут за пределы круга.

Саске оставил Эя на площади и поднялся на развалины башни. Черный огонь сквозь призму додзюцу казался ярким. Он перекидывался на цветы физалиса, и они, воспламенившись, поднимались в воздух подвижными яркими огоньками.

Сердце тронула легкая грусть.

Не вернешься, значит… Да, Сарада?

Глава 197. Ветвь Резонанса: Осколок Сна

197

Саске и прежде снились кошмары, но этот был особенным: подробным и реалистичным до ужаса. Ночь… Воздух, пропитанный пылью, гарью и рассеянным запахом энергетических бомб биджу. Десятихвостый, текучий, как бесформенное тесто; его уменьшенные копии, ползущие навстречу армии союзных сил шиноби. А против них не только Обито, но и воскрешенный Учиха Мадара.

Бой был насыщенным и страшным. Саске прошел его до самого конца плечом к плечу с Наруто. Даже сейчас, когда его окружали теплая постель, тишина и цветочный запах волос Сакуры, мыщцы все равно нервно подрагивали, как после продолжительного сражения.

Сон уже выветрился, но в голове все равно назойливо вертелась одна фраза, в которой Саске, как ни пытался, не находил особого смысла. Было в ней