Вернулся Вител скоро, и по его мрачному лицу стало ясно: дела обстоят скверно.

– Чего там такое? – первым спросил Чарим. – Никак зараза какая-нибудь?

– Ага, подъехал бы я тогда к вам с наветренной стороны, – буркнул Вител, спешившись и передав повод Маку. – Не зараза там, слава Создателю. Но в обитель никого не впускают, только гонцов, ну и своих, ясное дело. И припасов не продадут, так что затягивайте пояса… К тебе, Ленни, особенно относится!

– А чего сразу я-то?.. – обиженно пробормотала я.

Моя прожорливость попутчиков страшно забавляла, а я… Вроде бы в княжеском замке я довольствовалась положенным, от голода не страдала, да и вообще могла позабыть об ужине, если Мадита не напоминала. А теперь… Наверно, вольный воздух был тому причиной, а еще работа. Не такая уж тяжелая, но жечь костер, ворочать котел, таскать воду и запрягать-распрягать волов – это все же не иголку с шелковинкой двумя пальчиками держать! Да еще и верхами день-деньской напролет: вроде не сама идешь, конь везет, но ты же не мешок, который как поперек седла кинули, так он и лежит… Дома-то, точно помню, как нагуляешься за день, тоже метешь со стола все подряд, и уговаривать не нужно!

Конечно, молодому парню, последнее время жившему впроголодь, и полагалось есть все, что не приколочено, особенного удивления это не вызывало, а шуточки… да пес с ними! Опасалась я только одного: как бы не обзавестись выдающимися девичьими округлостями, ведь тогда притворяться Ленни Тором станет намного сложнее… Впрочем, с такой походной жизнью не раздобреешь, и на том спасибо.

– Так в чем дело-то? – повторил Чарим.

– Не говорят толком, – помотал головой Вител. – Но там у ворот странники толклись и просто нищие, вот я краем уха услыхал – голод.

– С чего вдруг?! Нет, урожай не ахти какой, вон, на продажу не хватило, но был же! Люди жаловались, но вроде как кору и гнилую солому есть не собирались, до весны бы протянули…

– Я не больше твоего знаю, – буркнул наш предводитель. – Говорят, гонец прискакал дня за три до нас, и как раз после того ворота заперли и двойную стражу выставили. И то, ты верно сказал, в обители припасов с избытком, а если и впрямь голод…

Он не закончил фразу, но и так было понятно: если дома плачут голодные дети, а закрома обители набиты по самую крышу, даже мирные крестьяне возьмутся за вилы и топоры и ворота вынесут, как пить дать.

– Странно это, – пробормотал Чарим. – Может, дело в другом?

– Кто его знает… Ладно. Небось доберемся до дома, – Вител угрюмо посмотрел на нас. – Но пайку придется урезать. Людям, само собой, так что… Ленни!

– Чего?

– Кидай в котел хоть змей, хоть лягушек, разрешаю. Не до жиру, быть бы живу!

– Найду – кину, – согласилась я. – Но вот грибы и коренья, если что, сами разбирайте, я здешних не знаю.

Он кивнул и уставился в костер.

Прочесть мысли Витела было проще некуда: до перевала уже рукой подать, и он рассчитывал дать людям и животным передохнуть немного перед сложным переходом. Раньше-то об этом можно было не так заботиться, на землях рода Сайтор путника всегда бы приютили и обогрели, но теперь… Теперь оставалось рассчитывать только на удачу. Если бы я умела, я бы поворожила, но увы – все, что я могла, так это состряпать что-нибудь и не лезть с вопросами, а то так вот попадешь под горячую руку…

Мы уже обиходили животных и сели ужинать, когда к нашему костру бочком-бочком подобрался незнакомец.

– Люди добрые, – завел он дрожащим голосом, – не дайте скитальцу пропасть, поделитесь хоть глоданой косточкой, хоть горелой корочкой, век благодарен буду…

– Ты столько не проживешь, – фыркнул Чарим. – Чего тебе возле обители не сидится? Все странники там, иди подожди, может, вынесут вам чан помоев!

– Прогнали меня оттуда, господин, – ответил тот и чихнул, обхватив себя за плечи. И то, вечер выдался на редкость холодным, а одежонка на страннике была – заплата на заплате. – Слишком много болтаю, значит. Такого, чего они слушать не желают… Обещали побить, если вернусь, а я и так уж хромаю, и рука не подымается…

– Садись к огню, убогий, – мрачно сказал ему Вител. – Ленни, там осталось чего-нибудь в котле?

– Ага, на донышке.

– Выскреби ему. Сам обойдешься, а то знаю я тебя: как котел мыть пойдешь, так небось вылизываешь!

– Будет вам над сиротой измываться… – пробурчала я, накладывая в миску остатки нашей трапезы. – Держи, странник.

– Благодарствую, добрые люди! – отозвался он и накинулся на немного пригорелую кашу. Похоже, этот человек уже давно не ел досыта.

– Ты жуй да заодно рассказывай, что приключилось, – сказал Чарим. – Мы уже которую неделю в пути, все вроде шло, как обычно, а тут будьте-нате, ворота заперты, о голоде говорят… В чем дело-то? Еще неделю назад ни о чем таком и слуха не было!

– Не было, правда ваша, – покивал странник, выскребая миску пальцами и с причмокиваньем их обсасывая.

Если б у него голова в эту миску вошла, он бы ее точно вылизал. И еще три раза по столько съел, это точно, но увы, ничего не осталось. Разве что сухари и вяленина, но без приказа я не собиралась развязывать тюки.

– Но ты что-то да знаешь? Давай выкладывай, – сказал Вител. – Тогда, может, я тебе еще сыру отрежу и хлеба краюху дам.

– Угу… – Странник вытер заросший подбородок рукавом, шмыгнул носом и сел поудобнее.

Лицо у него было, насколько удавалось рассмотреть при свете костра, самое заурядное: длинный кривой нос, видно, не раз сломанный, впалые щеки, густые брови, хитрые блестящие глаза, давно не стриженные волосы непонятного цвета, клочкастая борода да уши лопухами, одно больше другого.

– Стало быть, я сюда зимовать шел.

Чарим покосился на меня и хмыкнул, а странник продолжил:

– Я так который год спасаюсь, потому как весной и летом бродить в радость, ну и дела полным-полно, хоть где кусок хлеба да заработаешь… Осенью то же самое, нанимают на подмогу, а я не жадный, на пропитание бы хватило, и ладно! Ну а зимой совсем скверно, так я в обитель иду. Там тоже кормят, с голоду не помрешь, это точно. Работать велят, само собой, но… – он ухмыльнулся, – кто не первый год так перебивается, тот знает, как особенно не утруждаться!

– Ты к делу давай, – сказал Вител.

– А я по делу говорю, – с достоинством отозвался странник и, отвернувшись, высморкался, зажав одну ноздрю. – Простыл все ж таки, вот напасть… Стало быть, добрые люди, пришел я