Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нотариус оказался настолько любезен, что пригласил подруг в свою машину. Но всю дорогу он так мрачно сжимал руль и так сосредоточенно молчал, что подруги начали опасаться: этак они ничего и не узнают про Геру. По дороге им пришлось заехать на стоянку, где нотариус оставил свою «Ниву-Шевроле».
— Сегодня я намерен напиться вдрызг, — пояснил он подругам свое поведение.
— Вы мужчина, вам можно, — лицемерно протянула Инна.
И от стоянки они прогулялись до ресторана пешочком. Прогулку нельзя было назвать приятной или хотя бы продуктивной. Нотариус все так же молчал. И на все попытки подруг завязать с ним живой и непринужденный разговор не реагировал. Подруги тоже притихли. Трудно разговаривать с бревном бесчувственным. Тем более что чем ближе подходили они к ресторану, тем тяжелее давался им каждый новый шаг.
— Прямо не верю, что сама по доброй воле иду сюда снова, — прошептала Инна и перед самыми ресторанными дверями зажмурилась.
Так подруги и вошли внутрь. Зажмурившись. Но ориентироваться и вообще двигаться с закрытыми глазами было трудновато, того и гляди налетишь на какую-нибудь опасную хреновину, и глаза им пришлось открыть. К их великому облегчению, гильотины в зале не было. На ее месте красовался огромный траурный венок из хвойных лап, искусственных цветов и огромной ленты с надписью: «От скорбящих родственников».
Увидев надпись на венке, нотариус скептически хмыкнул и сел за стол. Подруги плюхнулись рядом, все еще опасаясь, что ничего путного от нотариуса так и не услышат. Но, выпив первую рюмку, мужчина неожиданно оживился. И быстро протянул девушкам по очереди свою узкую сухую ладонь.
— Никита! — представился он им. — Будем знакомы!
— Давно пора, — буркнула Мариша, которая представилась ему еще полчаса назад.
Нотариус Никита хлопнул еще одну рюмку водки и окончательно раскрепостился.
— Вы меня простите! — душевно произнес он. — Просто я все думал и думал про Геру. Как?! Ну как такое могло случиться? Ведь это черт знает что! Мне рассказывали, как он погиб. Вы можете себе представить, чтобы в двадцать первом веке человек взял и погиб на гильотине?
Подруг перекосило. Еще бы они не представляли! Это воспоминание было одним из самых жутких в их жизни. И они сильно сомневались, что смогут когда-нибудь от него избавиться до конца. Но Никита, как оказалось, и не нуждался в их ответах. Однажды разговорившись, он теперь говорил и говорил.
— Вы уж меня простите, но способ убийства какой-то архаичный. Подошел бы, живи мы лет двести назад. В доисторические времена.
— В исторические, — пробормотала Мариша и задумалась.
Но нотариус не обратил никакого внимания на ее ремарку. Сейчас ему было нужно лишь, чтобы его слушали. А уж это подруги умели в совершенстве.
— А вы знаете, что Гера воспитывался в детском доме? — спросил у девушек Никита. — Его, с позволения сказать, мать сдала, когда он был совсем крохой. Вот эта самая женщина!
И он небрежно ткнул пальцем в сторону раскрасневшейся Елизаветы Петровны.
— И если бы не директор того детского дома, — продолжал свои обличающие речи нотариус, — Гере никогда бы не удалось узнать, что такое настоящая семья.
Про это подруги знали. И потому просто потрясли головами и сочувственно поцокали языками.
— Юлиан Иванович был новатор! — продолжал говорить Никита. — Он воспитывал чужих детей как своих собственных! В своем доме. Добиваясь, чтобы дети относились друг к другу совершенно по-братски. Как родные.
И это подруги знали. То есть что в приемной семье Геры царили мир, дружба и любовь, они не знали. Но можно было предположить, что Юлиан Иванович был добрым и духовно щедрым человеком. Умел общаться с детьми. И потому маленьким сиротам было хорошо в его доме. Да и дети на фотографиях выглядели счастливыми и веселыми.
Интересно только, на какой из них был Гера? И был ли он там вообще? Но наверное, был. И наверное, это был самый младший мальчик, который никак не хотел стоять спокойно. И потому на всех фотографиях оказывался со смазанным силуэтом. А про черты лица говорить и вовсе не приходилось.
Подруги так увлеклись своими мыслями, что забыли о том, что им надлежит не витать в облаках, а ловить каждое слово Никиты. Они спохватились только, когда нотариус произнес:
— И вот что странно…
— Что странно? — перебила его Мариша.
— Странно, что Гера мне столько рассказывал о своем детстве, о своей приемной семье, о приемных родителях с такой теплотой отзывался. Мать у него, я имею в виду настоящая мать, не эта женщина, — презрительный кивок в сторону Елизаветы Петровны, — которая теперь делает вид, что скорбит. Уверен, что она уже завтра примчится ко мне, чтобы объявить, что раз Стелла умерла, то все имущество Герасима должно достаться ей.
— А это в самом деле так?
Никита опрокинул еще одну рюмку. Закусывать он не торопился. Но и пьянеть не пьянел. Просто становился все болтливей. На людях по-разному сказывается спиртное. И стадии опьянения тоже бывают разные. Следовало пользоваться, пока разговорчивость не перешла в агрессию или наоборот — в беспробудную сонливость.
— Наследников у Геры, как я погляжу, немало объявилось, — произнес Никита, окидывая хмурым взглядом зал ресторана. — Ишь! Венок приперли! А когда Гере х…о приходилось, кто из них ему помог? Мать? Жена? Сестра — эта толстая задница? Нет! Никто из них!
— Так часто бывает, что близкими оказываются человеку люди, не связанные с ним узами кровного родства.
— Вот именно! И я не понимаю!
— Чего?
— Ладно, родители у Геры умерли. Приемные, я имею в виду. Мать еще раньше, она всегда здоровьем слаба была. А отец в прошлом году скончался. Гера мне рассказывал, что все братья и сестры съехались на похороны тогда.
— И что?
— А где они все сейчас?
И Никита обвел зал уже порядком мутным взглядом.
— Где они? — повторил он. — Нет никого! И на кладбище не было! Я специально смотрел!
Мариша внезапно дернулась, словно собираясь что-то сказать, но Никита ее перебил:
— А Гера мне говорил, что у него двое братьев и две сестры. И все в люди выбились. Никто не спился, не опустился. Все преуспевают! И даже его любимой сестренки и то нет! А уж над ней Гера и вовсе трясся. И она его любила. Я же не раз слышал, как они с Зулей разговаривали.
Инна оторвалась от узоров, которые она выстраивала из крошек на скатерти.
— Зуля? — повторила она, и в голосе у нее появилось напряжение.
Слышала она уже это имечко. При весьма таинственных обстоятельствах.
— Ну да, Зуля, — кивнул головой нотариус. — Это Гера так ее ласково называл — Зуля. Вроде как детское прозвище. Но и полное имя у нее чудное было — Этна.