– Я всего на минутку, чтобы сообщить: пока все идет гладко. Прибуду на место – сразу куплю новую симку.

– Милая, ты в аэропорту?

– Да, в Лос-Анджелесе. Предполетный и паспортный контроль прошла, едва успела. Тут кошмар что творится. Мой багаж досматривала женщина с автоматом через плечо. Я тут как в зоне боевых действий.

– С таким президентом это вполне возможно.

– Ладно, – говорит Рут, не поддаваясь на провокацию отца: она позвонила не для того, чтобы вступать с ним в политические дебаты, – скоро объявят номер выхода. Скорее бы уже в самолет сесть, снова уснуть.

– Не забудь купить большую бутылку воды.

Пять тысяч миль – не расстояние для материнского инстинкта Энн.

– Не забуду, мама.

Их разговор прерывают ожившие динамики: скоро начнется посадка на рейс Рут, объявляют номер выхода.

– О, это мой. Мне пора. Не знаю, сколько тут идти.

– Счастливого полета, Рути.

По голосу отца она слышит, что он отвлекся от разговора.

– Позвони, когда приземлишься, дорогая.

– Непременно. Позвоню сразу, как только доберусь, – обещает Рут и кладет трубку.

Рут просыпается от толчка, за которым почти сразу же следует еще один.

Пытается понять, где находится.

Она сидит прямо. Глаза слепит яркий свет. Она щурится.

Снова толчок, дребезжание металла.

Напрягая измученную память, она собирает все факты воедино.

Она в самолете.

Треск из динамиков, затем голос пилота, умопомрачительно громкий, но, возможно, это ей так кажется, предполагает Рут.

Во рту пересохло, плечи болят. Она вытирает струйку слюны у уголка рта и смущенно улыбается бортпроводнику, отдавая ему несколько пустых бутылочек. Алкоголь помог вытеснить из сознания образы вооруженных до зубов сотрудников иммиграционного контроля в аэропорту Лос-Анджелеса, но теперь она расплачивается за злоупотребление спиртным. Рут переживала, что ее посадят на ближайший обратный рейс до Лондона, но, после того как весь ее багаж бесцеремонно перерыли и тщательно проверили все ее документы, ей разрешили пройти на стыковочный рейс.

Загорается надпись «Пристегните ремни». Самолет чуть кренится, начиная снижение на подлете к международному аэропорту Окленда. Командир корабля сообщает, что пользоваться туалетами теперь нельзя, и дает указание экипажу приготовиться к посадке; посадка через двадцать минут.

Рут смотрит в иллюминатор и видит только море, сверкающее на солнце.

Внезапно ее сотрясает нервная дрожь. Может быть, сверху я увижу кита и тогда сразу же ближайшим рейсом вылечу домой, думает она.

С высоты бескрайняя ширь океана кажется почти зеленой в лучах утреннего солнца. Небо ясное.

Из кармана в спинке впереди стоящего кресла Рут вытаскивает бутылку воды, которую она купила в Лос-Анджелесе, ругая себя за расточительство. Ее новая металлическая фляга лежит где-то под ней, вместе со множеством других походных принадлежностей, которыми снабдила ее мама. Она открывает крышку пластиковой бутылки. Бутылка потрескивает, расширяясь от проникающего в нее воздуха. При герметизации салона давление в бутылке увеличилось. Наверное, все ее внутренние органы тоже находятся в сдавленном состоянии. От этой мысли ее подташнивает.

Рут сует бутылку с водой обратно в карман из эластичной сетки на спинке переднего кресла и закрывает глаза, ощущая, как снижается самолет. Слышит, как пилот выпускает закрылки.

Как же это все опасно, думает Рут. Одно неверное движение – и все, кто есть на борту, погибнут.

Шасси касается взлетно-посадочной полосы, самолет подпрыгивает один раз, другой, третий, и наконец, с ревом включается реверс тяги. Кажется, что торможение происходит очень долго, но вот самолет останавливается, и наиболее восторженные или нервные пассажиры начинают аплодировать.

Рут вертит шеей и смотрит в иллюминатор. Солнечная погода за окном совершенно не соответствует ее внутреннему состоянию. Ей нужен кофе, чтобы взбодриться.

Динамики снова оживают: пилот сообщает, что в аэропорту введен режим повышенной безопасности и все, у кого в Окленде пересадка, должны оставаться на борту самолета до получения дальнейших указаний.

– Уф-ф! – вздыхает соседка Рут. – Мой рейс до Данидина через пятьдесят минут. Не хотелось бы опоздать. А ваш рейс когда, милочка?

– Ой, я здесь выхожу, вы уж простите!

Рут и сама не знает, почему извиняется перед незнакомой женщиной, но она безмерно рада, что ей не придется больше торчать в самолете и через несколько минут она сможет размять ноги и сходить в туалет.

Выйдя из самолета, Рут включает мобильник.

Сигнала нет.

Другие пассажиры, она слышит, недовольно ворчат, тоже безуспешно пытаясь подсоединиться к новому оператору. Пожав плечами, Рут убирает телефон в карман. Позвонит маме, когда пройдет паспортный контроль. В любом случае использование телефонов в этой зоне не приветствуется.

Как и в любом другом аэропорту, путь до турникетов иммиграционного контроля бесконечно долог. Сначала она идет по коридорам, застеленным синтетическим ковролином, затем – через залы ожидания для вылетающих пассажиров. У каждого выхода на стульях расположились люди с ручной кладью, терпеливо ожидающие приглашения на посадку.

Рут встает на движущуюся дорожку и бросает взгляд на большое табло вылета. Многие рейсы помечены красным цветом. Надписи «Посадка» меняются на «Задерживается». Рут присматривается внимательнее. Отменено много рейсов. Париж: отменен. Амстердам: отменен. Лондон: отменен. Странно.

Рут сходит с траволатора и медленно бредет к следующему пассажирскому конвейеру. Ноги болят, нестерпимо хочется в туалет. Она замечает светящуюся желтым вывеску с женской фигуркой и направляется туда. В ярко освещенном помещении стоит резкий запах моющей жидкости с хвойно-цитрусовым ароматом, к которому примешиваются нотки чего-то более человеческого. По левую руку от нее множество дверей, по правую – раковины, над которыми висят зеркала. У сушилки для рук стоят в обнимку две женщины. Лица у обеих красные от слез, они захлебываются от рыданий. Рут отворачивается от них и заходит в кабинку.

Сумку вешает на крючок, сиденье вытирает туалетной бумагой, причем делает это машинально: с детства усвоила правила гигиены, которые в свое время вдолбила ей Энн; теперь это у нее в крови. После тщательно моет руки у раковины, но вытирает их о свою куртку с капюшоном, чтобы не тревожить плачущую парочку.

Рут ступает на очередной траволатор и идет дальше.

Людей вокруг поразительно мало.

Впрочем, возможно, это ей так кажется: население Лондона вдвое превышает все население Новой Зеландии. После Лондона любой уголок в этой стране будет казаться ей пустынным.

У одного выхода на посадку, мимо которого она идет, толпятся пассажиры. Рут облегченно вздыхает: она уже начала бояться, что какой-то самолет разбился или еще что случилось, так мало людей ей встречается на пути.

Пассажиры окружили работницу аэропорта, стоящую на стуле, чтобы ее все видели.

Почему она не