Девчонки захихикали, а вот мне стало совсем уж не до смеха.

Сломанная нога — это само по себе ничего хорошего, но вдруг брат Тихий во мне ещё и магию учует? Всё же адепт!

— А чего он от тебя хотел-то? — полюбопытствовала Пышка, успев в один миг расправиться с угощением.

— Вот у него и спросили бы! — буркнул я и поспешил по переулку.

В Гнилом доме не задержался, даже с Рыжулей не потрепался, только вручил ей баранки, собрал записи звездочёта и убежал. Девчонка обиделась, но куда деваться-то? Дела!

Добравшись до моста на фабричную округу, я вот так сразу сворачивать к Яме не стал, вместо этого прошёл ещё немного вверх по течению реки. То и дело перегибался через ограждение и посматривал вниз, сначала обратил внимание на полосу бурой воды и вонь нечистот, потом углядел и полузатопленную арку, из которой эта пакость вытекала.

Ага, вот и Гнилушка!

В Яме я первым делом дошёл до «Ржавого якоря», но только кинул на него единственный взгляд и прошёл мимо. И не до Яна Простака сейчас было, и через распахнутые настежь двери прекрасно просматривался пустой зал. Да ещё перед входом у выставленных на улицу бочек похмелялись бандитского вида молодчики, мозолить им глаза не хотелось совершенно. Точно прицепятся. Сразу видно — злые с бодуна.

И я принялся шастать по округе, только не бестолково, как в первые дни, а уже имея представление, как проводит ночи здешний беспокойный люд, и понимая, что вообще нужно высматривать. Широкая улица после «Ржавого якоря» начинала петлять, и вот так сразу сообразить, где именно под землёй там течёт Гнилушка, не получилось, поэтому взялся изучать сточные канавы и помойные ямы.

Отыскал одну зловонную дыру в земле и другую, но и не протиснуться было через них, и на всеобщем обозрении расположены, а из дворов и переулочков канавы идут, нечистоты оттуда сюда стекают. Ну и во дворы в любом случае заглядывать тоже особо не получалось: пусть взрослых было и не видать, зато хватало детворы, а эти проныры чужака вмиг приметят и кому надо расскажут. Ещё — псы. При моём приближении блохастые гадины рвались с цепей и заходились заливистым лаем, будто вдруг их заклятым врагом сделался. Прямо напасть какая-то!

В общем, я решил на неприятности не нарываться и пошёл дальше, а заодно взялся приглядываться к домам, где мог храниться некий ценный товар. Бараки и разделённые на комнаты под сдачу хибары отбрасывал сразу, но хватало тут и особнячков с непонятными лавками и сомнительными пивными на первых этажах. Внутрь не заходил, отметил только, что на улочках заметно прибавилось людей с пустыми до полной стеклянности глазами. Пахло от них дурман-травой.

Несколько раз приходилось уносить ноги, один раз и вовсе сиганул через забор, вот тогда-то в глухом переулочке на глаза и попался провал с уходившими вниз кирпичными ступеньками, загаженными до полной невозможности. Спускаться по ним не рискнул, а сверху, сколько ни присматривался, в темноте ни черта не разобрал. На пробу кинул камень — послышался плеск. Не чавканье, именно плеск. Внизу была не грязь или дерьмо, а вода. Ну да в любом случае не мне туда лезть.

Я ещё покрутился по Яме, но надолго задерживаться там не стал и с превеликим облегчением потопал прочь. Идти к Чернильной округе напрямик через незнакомые кварталы побоялся и сначала вернулся к набережной, на квартиру Горана Осьмого двинулся уже оттуда. Получился изрядный крюк, зато и добрался до Бумажного переулка безо всяких приключений, что для меня по нынешним временам дорогого стоило.

Отперев дверь, Горан первым делом вытянул руку, и, хоть почудилось непонятное давление, искры на сей раз между нами не засверкали.

— Уже лучше, — признал охотник на воров, посторонился, позволяя шагнуть через порог, и спросил: — Записи принёс?

Я вручил ему мятые и перепачканные кровью листки. Горан Осьмой принял их, наскоро просмотрел и недовольно поморщился.

— Негусто, — вздохнул он и напомнил: — Разувайся!

В комнате Горан кинул записи на стол, а сам составил к стене стулья и принялся скатывать ковёр. В прошлый раз я внимания не обратил, а сейчас тот показался изрядно вытертым. Одно из оконных стёкол расчертила длинная трещина, каминную полку давно не протирали, а на столешнице хватало царапин. Половицы скрипели, но вот подогнаны они были друг к другу на совесть, на досках же и вовсе обнаружилась вписанная в круг пятиконечная звезда.

Сразу вспомнилось такое же художество в доме звездочёта, и я невольно напрягся.

Горан убрал ковёр к стене, несколькими быстрыми движениями начертал внутри звезды куском мела три непонятных символа и распорядился:

— Встань в пентакль!

Я не сдвинулся с места и зябко передёрнул плечами.

— Зачем ещё?

— Встань! — потребовал охотник на воров и соизволил пояснить: — Хочу посмотреть, насколько с тобой всё плохо!

— А точно всё плохо? — насупился я. — Может, нормально?

— Дела обстоят либо плохо, либо очень плохо! Шагай!

Я не слишком-то уверенно приблизился к пентаклю и вот так сразу переступить его внешнюю границу не решился, для начала провёл в воздухе ладонью. Вроде — ничего.

Горан Осьмой фыркнул и поторопил меня:

— Живее давай!

Решившись, я непонятно для чего задержал дыхание и шагнул в центр колдовской схемы. Ничего не произошло, не удалось уловить и намёка на сопротивление воздуха, будто доски покрывал обычный детский рисунок.

— На меня смотри!

Охотник на воров требовательно прищёлкнул пальцами, и будто тёплым ветерком повеяло, тот крутанулся вихрем и сгинул, в остальном же — ничего.

— Выходи, — разрешил Горан, обошёл стол и плюхнулся в кресло.

— Ну и что со мной? — поторопил я охотника на воров.

Тот принялся разбирать пестревшие бурыми пятнами листы и невесть с чего сказал:

— В зеркало посмотри.

Я недоумённо хмыкнул, но всё же подошёл к висевшему на стене зеркалу, не слишком-то большому и тусклому, уставился на собственное отражение.

— И что?

— Глаза! — подсказал Горан.

— А что глаза? Глаза как глаза. Обычные. Оба на месте.

Ответом стал страдальческий вздох.

— Цвет у них какой?

Я присмотрелся повнимательней.

— Серые и чуть зелёные. Или не серые, а беловатые. Но зелень точно есть.

— Именно! — подтвердил Горан. — Ещё два дня назад они были чисто зелёными и ничуть не выцветшими. Ты вытянул из утопца столько силы, что поднялся на несколько ступеней Лестницы