Наш дом лишился будущего. Наследию, которое я так усердно защищала, придет конец с моей смертью. Возможно, ты теперь поверишь, если я скажу, что ты проклята и приносишь несчастье. Ты – дитя дьявола.

Тебе расскажут, что его прекрасное лицо было разорвано. Он умер на холодной дороге посреди ночи, один. На следующий день после двадцать первого дня рождения.

Мы, его семья, твой дедушка и я, похоронили его с большой честью в Киото, городе его предков.

У тебя есть время до конца первой недели марта, чтобы покинуть Японию и никогда не возвращаться.

Это любезность из уважения к моему внуку, ибо, видит Бог, ты не заслуживаешь снисхождения.

Ты убила своего брата. Ты уничтожила свою мать и своего отца.

Я расскажу тебе, что он был простым работником на ферме, из обычного маленького штата Вирджиния в Америке.

Его звали Джеймс Ферье. Он умер в 1941 году, вскоре после твоего рождения. Я пишу это, чтобы ты твердо уяснила, у тебя никого и ничего нет.

У тебя нет имени, потому что я тебя его лишаю. И у тебя нет семьи, потому что ты погубила всех родных.

Уезжай из Японии. Вдруг ты найдешь какой-нибудь жалкий уголок мира, который тебя примет.

Хотя я в этом сомневаюсь.

Достопочтенная госпожа Юко Камидза

Я прижимаю руку ко рту, чтобы не закричать.

Какая злая женщина.

– Нори, – выдыхаю я, хватая ее за худые плечи и заставляя посмотреть на меня. – Ты должна уехать.

Она моргает.

– Нори, они тебя убьют! Это не пустая угроза, их больше ничто не сдерживает!

Она наклоняет голову.

– Хорошо.

Я ошеломлена.

– Что?

Она пожимает плечами.

– Я заслуживаю смерти. Пусть.

Я бью ее по лицу. Я делаю это не задумываясь. Все мое горе, весь мой гнев на случайную, жестокую вселенную выливается наружу.

– Как ты смеешь! Как ты смеешь говорить такие вещи, глупая девчонка! Акира рисковал всем ради тебя, чтобы дать тебе жизнь, дать тебе шанс на достойное будущее…

Ее щеки вспыхивают.

– Да, – выплевывает она, – и теперь он мертв.

– Ты не виновата. Это был несчастный случай. Деяние Господа.

Глаза Нори наполнились слезами. Маска трескается.

– Какой Бог допустил бы это?! – рыдает она.

Я не могу ей ответить. Я не знаю.

Я прижимаю к груди эту хрупкую малышку и держу ее, пока она плачет.

– Ты должна жить! – мой голос дрожит от чувств. – Тебе надо уехать из страны, найти безопасное место. Езжай к своей подруге Элис в Англию. Уезжай из Японии, оставь все это позади. Начни новую жизнь.

Она качает головой.

– Я вообще не хочу жить.

Я трясу ее, сильно.

– Не имеет значения, чего ты хочешь. Не смей ос-корблять память Акиры, позволяя себе умереть!.. А теперь вставай.

Она колеблется.

– ВСТАВАЙ!

Я почти выдергиваю ее из кровати. Нори похожа на хрупкую лань, которая учится ходить. Она приваливается к стене и долгое время молчит.

– Ты поедешь со мной? – тоненький голосок срывается.

Бедная, милая девочка. Я бы хотела. Однако мое место здесь. Прислугу распустят; поместье будет в подвешенном состоянии, пока не определят, к какому родственнику оно перейдет… Но я останусь здесь в качестве смотрителя.

С призраком Акиры. Возможно, он увидит меня сейчас и поймет так, как не понимал при жизни. Я единственная, кто остался.

Нори читает на моем лице ответ.

Она пытается улыбнуться, но ее лицо сводит судорога – очевидно, она забыла, как это делается.

– Ну тогда, – тихо говорит Нори, – собери мои вещи.

Меня переполняет облегчение. Я закрываю глаза, чтобы сдержать слезы.

Я позабочусь о ее безопасности ради тебя, Акира-сама. Я знаю, что она была для тебя самым дорогим человеком.

Как ты был для меня.

* * *

В день, когда она покинула Японию, небо плакало.

Синоцукуамэ. Безжалостный дождь. Дождь, который никогда не прекратится.

Но слезы были не для нее.

Она взяла с собой вещи: двенадцать платьев, два кимоно, ленты, подаренные ей матерью, шесть блузок и шесть юбок, все жемчуга. Последний дневник матери, который она еще не прочитала, и миниатюрную фотографию, которую ей подарила Аямэ. Это была фотография Акиры прямо перед тем, как он приехал в Киото; юноша не улыбался, глядя прямо в камеру, однако в его глазах был свет. Нори взяла его скрипку, взяла все деньги из сейфа – достаточно, чтобы уехать далеко. Она взяла поддельные документы и паспорт, которые он сделал для нее, на всякий случай.

И, наконец, взяла медальон, подарок Акиры на шестнадцатилетие.

Все остальное больше ей не принадлежало. Теперь она была никем.

Нори стояла под дождем со спутанными волосами и ждала, когда начнется посадка на борт. Аямэ разговаривала с капитаном, предварительно вручив ему пачку денег. Вероятно, чтобы за ней приглядывали в долгом путешествии.

В последний раз она взмолилась Богу.

Верни его мне.

Возьми меня вместо него. Пожалуйста. Умоляю. Пусть это будет сон, ужасный сон, и скажи мне, что я сейчас проснусь.

Скажи мне, что жизнь не настолько случайна, не настолько жестока.

Он был хорошим, что лучше, чем милым, и он был честным, что лучше, чем добрым.

Скажи мне, что ты не позволил ему умереть.

Верни мне Акиру.

Пожалуйста.

Прогремел гром, и Нори впервые в жизни поверила, что Бог ее услышал.

И дал отрицательный ответ.

Аямэ подошла и взяла ее за плечи, уводя от дождя под навес, закрывающий пандус.

– Пора идти, – прерывисто прошептала она, – моя милая девочка.

Нори хотела почувствовать грусть от расставания с Аямэ. Но не получалось. Солнца не стало; она не могла грустить ни о чем другом.

– Спасибо тебе, – сказала она искренне. – Мне жаль, что все так закончилось.

– Вы не виноваты, госпожа.

Нори удалось слегка улыбнуться.

– Не нужно так меня называть. Просто Нори.

Аямэ расцеловала ее в обе холодные щеки.

– Не забывай, кто ты, – прошептала она.

Они обменялись последним долгим объятием. В глубине замерзшего сердца Нори знала: они никогда больше не увидятся.

Она поднялась по трапу на борт.

Вместо того чтобы сойти в свою каюту первого класса, где ждала теплая кровать, она подошла к перилам. Океан казался бесконечным, тем не менее где-то он все-таки заканчивался.

Возможно, то же самое и с ее горем.

Нори обернулась, чтобы посмотреть на страну своего рождения, страну, которую она так отчаянно хотела любить, которая уходила все дальше и дальше.

– Прощай, – прошептала она.

Перед ней возник образ Акиры.

Прощай, аники.

Зашелестел ветер, и она напряглась, чтобы услышать его голос. Когда она была глуха к Богу, когда она была глуха к надежде,