в Вене ты был уверен, что она отправится в погоню за призраком. Ты был уверен в каждом городе, куда приводила тебя музыка. И всегда разочаровывался. Потому что она умерла. Мне ужасно надоело твое нелепое стремление успокоить свое эго и заставить ее наконец-то влюбиться в тебя.

Уилл покрывается фиолетовыми пятнами.

– Ты понятия не имеешь, о чем говоришь.

– Я точно знаю, о чем говорю. Дело не в ней и уж точно не во мне. Ты просто не можешь смириться с тем, что проиграл.

Он срывает с себя пиджак.

– О, заткнись, Элис!

Я указываю на дверь.

– Спокойной ночи, Уильям. С нетерпением жду твоего следующего заблуждения.

Он выбегает; слышно, как закрывается входная дверь.

– Бесс, – шепотом зову я.

Она мгновенно оказывается рядом со мной.

– Миледи?

– Помоги мне подняться наверх. Хочу отдохнуть. Я устала. Я очень, очень устала.

Я проспала несколько часов, затем принимаю долгую горячую ванну и пытаюсь избавиться от усталости. Ненавижу апрель. Это действительно самый жестокий месяц. Я заворачиваюсь в полотенце и сижу на краю ванны целый час, прежде чем у меня появляются силы одеться.

Девочки играют на улице с Бесс, а Джордж… где-то там. Может, в обеденном клубе.

Я выглядываю из окна, коих тут множество. Тучи темные и густые, грозящие дождем. Как оригинально.

Я спускаюсь по лестнице и на полпути оседаю, сворачиваюсь на лестничной площадке. Я не знаю, как пережить следующие пять месяцев.

Раздается звонок в дверь.

Я вздыхаю и жду, пока кто-нибудь из слуг откроет. Наверное, пришла моя сестра Джейн, чтобы совершить набег на мой шкаф. Как будто у меня есть что-то, что ей подойдет.

Никто из слуг не подходит. Я раздраженно поднимаю голову, задаваясь вопросом, за что я плачу этим людям.

В дверь снова звонят.

Я встаю и медленно спускаюсь по ступенькам.

Звонок раздается в третий раз.

Меня охватывает странное чувство. Я здесь, но меня здесь нет. Я нахожусь в прошлом, в будущем, в месте, которое я даже не могу назвать.

Каким-то образом я знаю.

Я открываю дверь и вижу ее.

Она точно такая же. Ее лицо все еще круглое, с глубокими ямочками на каждой щеке. Черные, как вороново крыло, волосы такие же вьющиеся. Она подстригла их так коротко, что они едва спускаются ниже подбородка.

Она не выглядит на двадцать три – она выглядит одновременно слишком молодой и слишком старой. Она не выглядит благородной, потому что на ней нет ничего, кроме простого синего платья.

Но она жива.

Нори застенчиво улыбается.

– Прости, – говорит она.

Я слышу рев в ушах, а затем огни гаснут.

Прихожу в себя в постели.

Нори сидит на краю рядом со мной, с виноватым видом.

Я моргаю.

– Бесс, – прохрипела я, и та тут же подходит.

– Миледи?

– Оставь нас. И никого не впускай в комнату, пока я не скажу.

Она кивает и выходит.

Нори ерзает.

– Я вижу, у тебя роскошная жизнь, дорогая. Как мы с тобой мечтали раньше.

Я изумленно смотрю на нее.

– Ты… ты здесь.

Она улыбается.

– Да.

Я чувствую прилив ярости.

– Где ты была?!

Нори отводит взгляд. Очевидно, не удивлена.

– Все довольно сложно.

– Ты могла бы написать! – возмущаюсь я. – А ты просто исчезла с лица земли на семь чертовых лет. Я думала, ты умерла. Ты позволила мне думать, что ты умерла.

Нори склоняет голову.

– Прости. Если хочешь, чтобы я ушла…

Я хватаю ее за руку.

– Чушь! Я больше никогда не выпущу тебя из виду.

Она смеется.

– О, Элис, я так скучала по тебе!

– Тебе сказали, что у меня есть дети? Две девочки. Шарлотта и Матильда.

– Они прекрасны, дорогая. Не могу дождаться, чтобы познакомиться с ними должным образом.

– Я тоже жду, – говорю я и понимаю, что мне неловко.

Она целует мои раскрасневшиеся щеки.

– Как чудесно.

Я пристально смотрю на нее. Она расцвела. Нори – милая девушка, даже с опущенными уголками рта.

– А как ты?

Она колеблется.

– На самом деле история не такая уж интересная.

– Я все равно хочу ее услышать, – настаиваю я.

Нори молчит и не двигается.

А потом начинает говорить. Она рассказывает мне все, и я сразу понимаю, как ей было одиноко и как сильно она верит, что заслужила это одиночество.

Мой гнев исчезает.

Все это время она мучила себя. То, что она сейчас здесь, означает, что она готова прекратить мучения.

– Почему ты сразу не приехала ко мне? – плачу я. – Я бы о тебе позаботилась. Мы были бы как сестры!

Краска отливает от ее лица.

– Я не хотела быть рядом с тобой. Точнее, я не хотела, чтобы ты была рядом со мной. Я плохая, Элис. Я была убеждена, что я…

Я смотрю ей в глаза.

– Что?

Она прикусывает нижнюю губу.

– Ничего. Не имеет значения. Теперь я здесь.

Меня это не удовлетворяет, но я знаю, что лучше не давить. Она похожа на испуганную кобылку – в любой момент убежит. Попробую еще раз завтра, когда она соберется с силами.

Ей просто нужно время.

Я сажусь и обнимаю ее. Мы держимся друг за друга, как испуганные дети.

– Ты сегодня же перевезешь вещи, – говорю я ей. – И останешься здесь со мной. Ты будешь тетей моим девочкам и крестной матерью моему мальчику, когда он родится.

Нори издает тот тихий звук, который всегда издавала, когда пыталась не заплакать.

– Это опасно, – произносит она.

Понятия не имею, о чем она говорит. Знаю лишь, что отчаянно в ней нуждаюсь, всегда нуждалась, и теперь наконец она вернулась ко мне.

– К черту безопасность. Ты остаешься.

Нори улыбается, и по крайней мере сейчас ее глаза ясн-ы.

– Я остаюсь.

Последние семь лет не прошли для Нори даром – она выросла в утонченную, культурную молодую женщину, с болезненно приобретенным женским знанием того, что есть нечто большее, всегда большее, что можно взвалить на наши плечи.

И что мы не можем этого показывать.

Мой муж ее обожает.

Она рассказывает ему о своих путешествиях, а иногда по вечерам они вместе играют в шахматы. Она умеет готовить его любимую жареную утку, и муж говорит, что она может оставаться столько, сколько захочет.

Как я и предполагала, обе девочки легко поддаются ее чарам. Она ставит для них кукольные представления и читает им перед сном.

Она любезна с прислугой, и все они стараются изо всех сил делать для нее всякие мелочи. Так что в целом ее знакомство с моим домом прошло с большим успехом. Но я