Заворачиваю в знакомый тир. Беру пушку и боевые патроны. Вижу мишень и внутри что-то глухо трепещет. Надеваю наушники. Включаю плеер в телефоне, ставлю плейлист в режим рандома. Сверху обычных наушников, прижимаю к ушам звукоизолирующие. Тишина заполняется первыми звуками, губы искривляет усмешка. Пальцы ласкают холодный металл. Не слышу, чувствую как глухо щелкает затвор. Сущее блядство. Улавливаю запах сырой земли. Он всегда присутствует, когда слышу эту заупокойную мессу. И на душе становится ещё гаже. Ряд параллелей встаёт перед глазами вместо мишеней. Когда-то черный человек переступил порог Моцарта и протянул ему конверт с заказом. Обещал много денег.

Вскидываю пушку, прицеливаюсь. Стреляю и не замечаю отдачи.

Лакримоза. Траурный реквием. А после его отравили ядом, и он так и не смог дописать мессу до конца. Трудился до самой смерти, но она его переиграла. Потому что не прощает слабостей. Должен был сыграть во упокой чужой души, а загнал в дешёвый гроб собственное тело. Без денег. Почестей. В общей могиле. Не смог довести дело до конца, и за него это сделали другие.

Стреляю. Ещё и ещё. Латинский текст воспеваемый хором скручивает кишки. Вот что бывает с теми, кто трусит. Музыка чистой смерти отрезает от реальности. Есть только черно-белая разметка. Беспорядочные выстрелы и собственное отражение в центре мишени. Я должен закончить все быстрее. Выдрать ее оттуда, уничтожить всех ее врагов, а после хоть яд, хоть общая могила. Я уже и так отравлен. Мои дни уже и без этого сочтены.

Отпускаю руку, только когда стрелять уже нечем. Запас патронов истрачен, а центр мишени представляет из себя развороченную дыру.

Становится легче. Впервые за прошедшие сутки понимаю, что могу себя контролировать.

Сдаю ствол. Оставляю щедрые чаевые. У всех свои способы психической реабилитации. Свои транквилизаторы. Возвращаюсь к машине, сажусь за руль. Жёлтая дорожка ведёт меня в Изумрудный город, который я планирую раскурочить. Нагло паркуюсь, занимая сразу два места. Ввожу пароль и толкаю дверь. Иду по темному коридору. Мимо меня пробегают две голые шлюхи. Морщусь от отвращения, когда задеваю одну из них рукой и она заливисто хохочет.

Король застегивает рубашку когда я вхожу в его кабинет. Улыбается, тянет руку. Но я ограничиваюсь кивком.

— Что у тебя за пунктик насчёт шлюх, Антоша? Откуда столько презрения? Все бабы шлюхи. Кто-то за бабки, а кто-то по зову природы. Не становится же после этого пидором?

— Ты на эти темы не со мной разговаривай, — начинаю заводиться.

— Так а с кем же? С кем же, Антоша? Зама моего ведь порешили. И почерк этот мне безумно кого-то напоминает. Не догадываешься кого? Ты вообще к геям как?

— Тебе предъявить мне есть что? Так давай по существу.

Сжимаю кулаки в карманах куртки. Я даже рук не достаю, как оказываюсь тут. Во-первых, чтоб не наследить ненароком. А во-вторых, настолько мерзко, что блевать охота.

— Ты чего злой то такой? — скалится ублюдок. — Ничего не скажи тебе, никого не закажи. Хочешь, расслаблю? У меня такое хорошее расслабляющее есть.

— Не употребляю.

— Правда? — спрашивает заискивающе.

— Король, хорош дурака валять. Херово исполняешь.

— Так может тогда я употребил слишком много и у меня начались галлюцинации? Представляешь, сегодня утром ехал в одном лифте с тем, кому ещё вчера должны были замерять линейкой дыру в башке.

Стискиваю челюсти. Желваки приходят в движения. Кажется ещё немного и превращу зубы в крошки.

— Какого хера трупы в моем городе оживают?!!

Орет и колотит кулаком по столу. Заканчивает представление. Завершает цирк. Весёлый грим так же волной смывает.

— Обзор плохой был, стрелять было не с руки.

— А может это ты плохой стал? Срок свой отработал? Может тебя заменить, Фантом? У меня ещё свежи в памяти твои возмущения по поводу новой роли, которую я тебе отвел. Тебе не хотелось быть нянькой. А теперь что, вошёл во вкус?

Еле сдерживаюсь от того, чтобы не послать Короля нах*й. Но понимаю, сейчас с ним ссорится вообще не вариант. Слишком много на кону. Да и он раньше никогда не позволял себе подобного. Чует гаденыш, что я у него на крючке, только понять причину пока не может. Прощупывает почву, позволяет себе лишак.

— Островскую решай сегодня. Надоела она мне.

В кабинете повисает мертвая тишина. Я был готов к этому, но ощущение все равно будто кинжал вонзили под дых.

— Сдается мне, здесь вся причина твоей плохой работы.

— Порошок смени. Хуйню несёшь, — огрызаюсь как какой-то щенок.

Должен унизить ее, обложить последними словами, а язык не поворачивается.

Моя отрава. Мой приобретенный дефект.

Я обязательно убью ее, приведу приговор в исполнение. Только подождать немного придется, когда попустит.

Несколько дней тянутся вечность. От шагов за дверью каждый раз внутри холодеет.

Все что делаю, читаю и слоняюсь по дому, пытаюсь изучить его. Благо это не входит в запрет в отличии от приема пищи. Поесть здесь можно только до двух часов дня. После этого в холодильнике лежат только вода и неизвестные мне таблетки.

От сегодняшнего осмотра гинеколога я отказалась, аргументируя отказ своей липовой справкой.

— Зря, — жмет плечиками Бахмал.

В платье она вполне сошла бы за какую-нибудь китайскую принцессу.

— Артур знаешь как работает пальчиками. Настоящий профессионал.

Она мило хихикает и уходит вниз. В такие моменты кажется, что мы просто соседки без страшного приложения в виде этого места.

Нужно действовать, но мне страшно. Мамаша потеряла всякий интерес с тех пор, как втолкнула меня в эту комнату.

Поднимаюсь с кровати и на ватных ногах иду в ее комнату. Каждая девочка имеет право на один звонок в неделю. Кому-то проверенному. Стучусь в уже знакомую дверь, но не слышу шагов.

Пока все заняты осмотром, у меня есть возможность остаться незамеченной. Дергаю ручку и на удивление она поддается.

— Я стучала, — начинаю мямлить, когда прямо перед собой вижу владелицу комнаты.

— А я сказала, что можно зайти? — ухмыляется, — чего надо?

— Позвонить, — вся моя минутная решительность улетучивается и коленки предательски начинают дрожать.

— Кому?

— Хасану.

Смотрит на меня с удивлением.

— Я вчера звонила ему. Затерялся. Как всегда торчит где-то.

Проходит вглубь помещения к столу. Открывает один из ящиков и достает оттуда кнопочный телефон. Вводит цифры.

— Если не ответит, больше звонить не дам. Сама выбрала, — говорит с какой-то гордостью.