Марчелло решил поймать женщину на слове и повести себя так, словно на самом деле верил, что она его любит. В этом решении было не только желание отомстить, была и последняя надежда: словно после всего, наперекор очевидности, он невольно по-прежнему питал иллюзии относительно чувств Лины. Машина тронулась с места, потом затормозила в темноте, прежде чем свернуть на соседнюю улицу. Тогда, воспользовавшись темнотой, Марчелло взял руку Лины, которую она держала на коленях, и отвел ее на сиденье, между ними. От его прикосновения она обернулась в порыве гнева, который, однако, тут же сменился фальшивым, умоляюще предостерегающим жестом сообщницы. Машина проезжала одну за другой улочки Латинского квартала, а Марчелло сжимал руку Лины. Он чувствовал, как она напряжена, как не только мускулами, но и кожей отвергает его ласки, и в том, как беспомощно Лина перебирала пальцами, чувствовались отвращение, возмущение, гнев. На повороте машину занесло, и они упали друг на друга. Тогда Марчелло взял Лину за шею, как это делают с кошкой, которая изворачивается и может поцарапать, и, повернув ее голову, поцеловал в губы. Поначалу она попыталась высвободиться, но Марчелло с силой сжимал ее худую стриженую мальчишескую шею, и тогда Лина, тихо застонав от боли, перестала сопротивляться и позволила поцеловать себя, но, как ясно ощутил Марчелло, скривила губы в гримасе отвращения и с силой вонзила острые ногти ему в ладонь: жест внешне сладострастный, но Марчелло знал, что на самом деле он вызван переполнявшими ее отвращением и неприязнью. Он затянул поцелуй как можно дольше, глядя то ей в глаза, нетерпеливо сверкавшие ненавистью и омерзением, то вперед, на две черные неподвижные головы Джулии и Квадри. Огни шедшей навстречу машины ярко осветили ветровое стекло; Марчелло отпрянул от Лины и откинулся на сиденье. Краешком глаза он увидел, что она тоже упала на подушки, а потом, медленно поднеся платок ко рту, стала вытирать его задумчиво и брезгливо. Увидев, с какой тщательностью и каким отвращением она вытирает губы, которые, если верить ее словам, должны были бы трепетать и жадно ловить поцелуи, он испытал отчаяние и страшную, глухую боль.

"Люби меня, — хотелось ему крикнуть, — люби меня… Бога ради!" — потому что Марчелло вдруг показалось, что от этого зависит теперь не только его собственная, но и ее жизнь. Словно заразившись от нее неистребимой неприязнью, он подумал, что ее смерть доставила бы ему больше наслаждения, чем ее любовь. Потом во внезапном благородном душевном порыве он раскаялся в своих мыслях и подумал: "Слава богу, ее не будет в Савойе, когда туда отправится Орландо с подручными… Слава богу!" — и понял, что в какой-то момент ему на самом деле захотелось, чтобы она умерла вместе с мужем, той же смертью и при тех же обстоятельствах.

Машина остановилась, и они вышли. Марчелло увидел темную улицу предместья, идущую между неровным рядом домишек и стеной сада.

— Вы увидите, — сказала Лина, беря Джулию под руку, — это место не для институток… но там интересно.

Они подошли к освещенной двери. Над дверью на маленьком прямоугольничке из красного стекла голубыми буквами было написано: La cravate noire.

"Черный галстук", — пояснила Лина Джулии, — это который мужчины носят со смокингом, а здесь — все женщины, от официанток до хозяйки.

Они вошли в вестибюль, и, действительно, тут же из-за гардеробной стойки высунулась коротко стриженная голова и сухо произнесла:

— Vestiaire[5].

Джулия, которую позабавило это явление, подошла к стойке и повернулась, уронив с плеч накидку на руки гардеробщице в черном пиджаке, накрахмаленной рубашке и бабочке. Из раздевалки они прошли в танцевальный зал, где воздух был насыщен дымом и оглушал голосами и музыкой.

Красивая женщина, неопределенного возраста, с полным бледным гладким лицом, с шеей, стянутой привычной черной бабочкой, пошла им навстречу между переполненными столиками. С ласковой фамильярностью поздоровалась с женой Квадри, а затем, подняв к властно смотревшим глазам монокль, прикрепленный шелковым шнурком к лацкану мужского пиджака, произнесла:

Четыре человека… у меня есть как раз то, что вам нужно, синьора Квадри… прошу вас, следуйте за мной.

Лина, которая тут же пришла, казалось, в хорошее настроение, нагнувшись к плечу женщины с моноклем, сказала что-то веселое и насмешливое, на что та, как настоящий мужчина, ответила пожатием плеч и презрительной гримасой. Следуя за ней, они подошли к свободному столику в глубине зала.

Voila[6], - сказала хозяйка и что-то шепнула Лине на ухо с шутливым, почти озорным видом, а потом, выпятив грудь и повелительно вздернув маленькую блестящую головку, удалилась между столов.

Подошла маленькая, приземистая, очень смуглая официантка, тоже одетая в смокинг, и Лина с непринужденной и радостной уверенностью человека, попавшего наконец в место, отвечающее его вкусам, заказала напитки. Затем повернулась к Джулии и весело спросила:

— Видели, как они одеты? Настоящий монастырь… любопытно, правда?

Джулия, как показалось Марчелло, чувствовала себя неловко и улыбалась весьма натянутой улыбкой. На маленьком пятачке между столами, под своеобразным перевернутым цементным грибом, в дрожании искусственного неонового света, толкались многочисленные пары, некоторые из них составляли одни женщины. Оркестр, тоже состоявший из женщин, одетых по-мужски, был втиснут под лестницу, ведущую на галерею. Профессор произнес немного рассеянно:

Мне тут не нравится. Эти женщины, по-моему, больше заслуживают сострадания, нежели любопытства.

Лина, казалось, не слышала замечания мужа. Она не сводила с Джулии жадного, зачарованного, страстного взгляда сияющих глаз. Наконец, словно уступив непреодолимому желанию, она предложила Джулии с нервным смехом:

Хотите, потанцуем вместе? Так они нас примут за своих… это забавно… притворимся, что мы такие же, как они… пойдемте, пойдемте.

Смеющаяся, возбужденная, она ждала, пока поднимется Джулия, положив ей руку на плечо. Джулия нерешительно посмотрела на нее, на мужа. Марчелло сказал сухо:

— Что ты на меня смотришь?.. В этом нет ничего дурного. — Он понял, что и на этот раз должен поддержать Лину.

Джулия вздохнула и медленно, неохотно встала. Лина тем временем, совершенно теряя голову, повторяла:

— Раз даже ваш муж говорит, что в этом нет ничего дурного… пойдемте же, пойдемте.

Джулия, собираясь отойти от стола, недовольно сказала:

— Говоря по правде, я вовсе не хочу, чтобы меня приняли за одну из них.

Но все же пошла впереди Лины к месту, оставленному для танцев, повернулась к ней, протянув руки в ожидании, что та ее обнимет. Марчелло видел, как Лина подошла к ней, с мужской уверенностью и властностью обняла Джулию за талию и затем танцевальным шагом увлекла ее на площадку, к другим танцующим парам. Какое-то время с мучительным, печальным изумлением Марчелло смотрел на двух танцующих в обнимку женщин: Джулия была меньше Лины, они танцевали щека к щеке, и казалось, что с каждым шагом рука Лины все сильнее сжимает талию Джулии. Ему это зрелище казалось печальным и невероятным: он невольно подумал, что подобная любовь была предназначена и ему. Но тут на плечо его легла рука. Он повернулся и увидел красную бесформенную физиономию Квадри, тянувшуюся к нему: